С. -Петербург, 31 мая 1836.
Любезнейший мой друг Михаил Николаевич.
Меня за ваше знакомство чрезвычайно как благодарил Сергей Павл<ович> Шипов {С. П. Шипов -- генерал, член Союза Благоденствия; избег наказания по делу декабристов, так как не участвовал в развитии заговора.}; я предвидел, что вы друг другу полюбитесь; он был в восхищении от автора, не знав его лично, теперь без памяти от человека. Вам предстоит еще новое знакомство такого же рода, но с особой другого пола, и даже с девицей, которая просила меня ее с вами сблизить, а как она близка к вашим летам, то без зазрения совести я за это дело взялся. Сия девица есть автор довольно известного романа "Скопин-Шуйский", немолодая уже фрейлина Олимпиада Петр<овна> Шишкина: она в начале или в половине июня будет в Москве. Не взирая на совершенное знание французского языка, на модное воспитание, на все привычки светского общества, она вся русская и потому-то и в шестьдесят лет она не отвыкнет от стыдливости, которой наши предки женского пола так придерживались. Ей невозможно будет вас искать, вас, мужчину свежего, статного, крепкого, красивого, но в вас будет ли столько галантереи (простите сие старо-французское выражение), чтобы отыскать ее? Пока вы ее не знаете, хочу вам изобразить ее; может быть, сие привлечет вас к ней. Природа влила ей в душу так много прелестей, что для наружности могла оставить лишь столько, сколько требовала благопристойность; она не уродлива и не безобразна, но вот и все. Но зато ум, таланты, добродетели, а сердце... оно бы сильно воспламенилось, если б могло другое воспламенить. Всю пылкость сиротствующего сердца сего она посвятила друзьям, родным, отчизне, богу -- их она любит страстно. Всякий, чье сердце бьется при имени России, тот при вашем улыбается дружелюбно, и потому-то вы ей, хотя и не знакомый, но и не чужой. Посетите же ее, познакомьтесь с ней, и когда раза два поговорите, то полюбите, как сестру родную; она же между тем двоюродная двум весьма почтенным и известным в России людям, Озерову {Влад. Ал. Озеров (1770--1816) -- драматург и поэт, пользовавшийся успехом на русской сцене времен Пушкина, который отрицательно относился к его дарованию, в особенности к его пьесам казенно-патриотического содержания.
Ол. П. Шишкина (1791--1854), автор патриотических пьес "Скопин-Шуйский" (1835) и "Прок. Ляпунов" (1845). Белинский отмечал, что они написаны хорошим русским языком, выявляют основательное изучение автором истории, но лишены художественного значения. Среди многих других домов Вигель и у Шишкиной читал отрывки из своих записок.} и Блудову. Весьма бы вы хорошо сделали, если бы познакомили ее и с Анной Димитриевной, а потом и с г. Погодиным [М. П., историк]; сего также она весьма желает.
"Недовольных"; мне сказывали, что пьеса принята хорошо, и это меня удивило. Более всего у нас шуму делает раек во время представления пьесы, а первые ряды кресел и первый ярус лож после представления; а как ваша комедия написана не для райка и против лож и первых кресел, то я и полагал, что одни ее не поймут, а другие рассердятся, но, видно, прочие места в театре были на сей раз наполнены.
То ли дело "Ревизор" [Гоголя]; читали ли вы сию комедию? видели ли вы ее? Я ни то, ни другое, но столько о ней слышал, что могу сказать, что издали она мне воняла. Автор выдумал какую-то Россию и в ней какой-то городок, в который свалил он все мерзости, которые изредка на поверхности настоящей России находишь: сколько накопил он плутней, подлостей, невежества. Я, который жил и служил в провинциях, смело называю это клеветой в пяти действиях. А наша-то чернь хохочет, а нашим-то боярам и любо; все эти праздные трутни, которые далее Петербурга и Москвы России не знают, половину жизни проводят за границей, которые готовы смешивать с грязью и нас, мелких дворян и чиновников, и всю нашу администрацию, они в восторге оттого, что приобретают новое право презирать свое отечество, и, указывая на сцену, говорят: вот ваша Россия! Безумцы! Я знаю г. автора -- это юная Россия, во всей ее наглости и цинизме {П. А. Вяземский писал 19 января 1836 г. А. И. Тургеневу: "Гоголь читал нам "Ревизора". Он удивительно живо и верно, хотя и каррикатурно описывает наши административные нравы. Вигель его терпеть не может за то, что он где-то отзывался о подлой роже директора департамента".}. Он под покровительством Жуковского, но ведь это Жуковский не прежний. Посудите, нынешнею зимой он по субботам собирал у себя литераторов, и я иногда являлся туда, как в неприятельский стан. Первостепенные там князья Вяземский [П. А] и Одоевский [В. Ф.] и г. Гоголь. Всегда бывал там и Пушкин, но этот все придерживается Руси; еще видел я там Теплякова [В. Г.], холодного поэта, и молодого Бенедиктова [В. Г.], который явился в таком блеске и которого, боюсь, заря скоро затмится {Сильно нашумевший в 30-х и 40-х годах поэт, претендовавший, при поддержке булгаринской клики, на соперничество с Пушкиным. Первая книга его стихов появилась в 1835 году. Развенчанию Бенедиктова особенно содействовал В. Г. Белинский, и он был основательно забыт. Белинский отмечал, что автор ловко владеет рифмой, но лишен поэтического дарования.}. Разумеется, все сии господа в совершенной противоположности с другим обществом, которое еженедельно собирается у г. Греча [Н. И.]: там вы находите Булгарина [Ф. В.], Воейкова [А. Ф.], Сенковского [О. И]., Масальского и мало ли кого там увидишь -- также Европа, но в другом духе, менее умеренном {К. П. Масальский -- романист, драматург и историк, за которым Белинский признавал ум и прекрасную форму изложения.
и там быть, и, кажется, один раз, как бес, мелькнул мне там Полевой. Признаюсь, первые мне только что досадны, а последние почти ненавистны. Наконец, и в моей скромной храмине собирались также один раз в неделю если не литераторы, то люди просвещенные, а более всего благонамеренные: не нужно вам говорить, что Сергей Павл. [Шипов] украшал присутствием своим сии беседы; их посещали три губернатора -- курский {M. H. Муравьев, один из основателей тайных обществ, из которых возник заговор декабристов; избег наказания, так как сумел доказать следственной комиссии свое отвращение к революционным идеям; был "прощен" Николаем первым и возвращен на службу, в которой стал делать быструю карьеру в качестве твердого и сурового администратора; до Курска был губернатором в Гродне, где вел решительную политику по обращению населения этой польско-литовской губернии в православие, в чем был единомышленником Вигеля по его деятельности в качества директора департамента иностранных исповеданий.}, ваш тезка, честь и слава имени русского; тверской -- гр<аф> Толстой, почти единственный аристократ, патриот, и нынешний саратовский Степанов, довольно приятный человек и приятный писатель, автор "Постоялого двора"; униатский епископ Иосиф Семашко {А. П. Толстой был впоследствии обер-прокурором синода. А. П. Степанов обладал хорошим литературным дарованием.
изувер руссицизма, и молодой гр<аф> Протасов, товарищ мини<стра> нар<одного> просв<ещения>, горящий священнейшим огнем любви к России и надежда всех ее поборников. Являлся и ваш давнишний знакомый, дряхлеющий уже и телом, но бодрый еще умом, по крайней мере разговорным, кн<язь> Шаховской [А. А.], когда здоровье ему позволяло. Вы знаете, как он фосфорен, воспалителен, и можете посудить, как посреди такого общества он воспламенялся и как славно иногда говорил; я уверен, что это скоро опять проходило и что жар сей потухал при возвращении к Катерине Ивановне {Артистка Ек. Ив. Ежова -- сожительница Шаховского}; но все равно, были молодые слушатели, которые увлекались его витийством, мне только было и нужно. Из настоящих нынешних литераторов посещал меня один Кукольник [Н. В.], который также, кажется, гармонизирует в чувствах и мыслях с предсказанными {Сильно нашумевший в 30-х и 40-х годах драматург, автор сусально-патриотических пьес; при поддержке Бухарина и его кружка претендовал на роль соперника Гоголя; был развенчан В. Г. Белинских}. Я забыл упомянуть о Констант<инее> Ив<ановиче> Арсеньеве, которого ученость полезна России и в настоящем и будущем, ибо он из числа первейших наставников наследника престола; умеренный в поступках и выражениях, он неумерен только в энтузиазме ко всему отечественному. Долго было бы вам называть других зрелых и молодых людей, которые собирались у меня; имена сих последних мало известны, но их, конечно, со временем узнают и будут уважать. Вы можете быть уверены, когда такого рода люди соберутся, то часто поминают и о вас, и, поверьте, вы были бы как среди семьи родней: жаль, что вы не приезжали, а г. Погодин не захотел меня найти!
для составления одной секты, и он не может быть господствующей верой. Но что вы там в Москве делаете? Зачем вы не деятельнее проповедуете там слово русское, зачем не умножаете число поклонников России? Дайте вы мне только к вам приехать, вы увидите, сколько я вам народу навербую. Когда случится к любимому человеку писать о любимом предмете, то трудно положить перо, и я, обыкновенно скудный мыслями при обыкновенной переписке, делаюсь тогда неистощим. Другие занятия отрывают меня, да и ваше время пощадить нужно. Итак спешу проститься с вами до будущего письма, если не начинаю надоедать вам. Еще раз прощайте. Вечно ваш Вигель.
Рассудок велит мне просить вас о сожжении писем моих, ибо слишком смело выражаюсь в них насчет некоторых лиц, коих могу сделать себе врагами, а самолюбие заставляет меня желать, чтобы вы их сохранили, потому что в них есть мимоходные идеи, коих бы мне было жаль невозвратной потери.