Часть вторая
Глава I
Яркие лучи полуденного солнца проникали уже в глубину дремучего леса и горели в светлых струях Почайны, когда Всеслав, возвращаясь в Киев, выехал опять на поляну, посреди которой возвышался могильный памятник. Он с трудом удерживал коня своего: ретивый Сокол рвался, прыгал и храпел от нетерпения; но, повинуясь сильной руке своего ездока, шел шагом. Та же самая задумчивость была заметна во взорах юноши, но она выражала не грусть, а тайное внутреннее блаженство -- это мирное наслаждение души, которое столь же мало походит на болтливое и нескромное людское веселье, как несходен кровавый блеск от пожарного зарева с кротким светом полной луны. На глазах его блистали слезы, и в то же время улыбка радости не слетала с уст его.
-- Прощай, Всеслав! -- раздался позади юноши звонкий и приятный голос.
Он обернулся: у самой опушки леса стояла Надежда.
-- Приезжай к нам скорее, -- прибавила она, провожая его своим ласковым взглядом, -- я здесь каждый день буду тебя дожидаться.
Всеслав хотел остановить своего коня, но девушка махнула ему рукою и скрылась в лесу.
Более получаса ехал он, погруженный в какое-то бездейственное забвение; ни что не возмущало души его, -- все прошедшее изгладилось из его памяти; он был так счастлив, так спокоен! Как часто, бывало, прискорбная мысль, что он не знает ни отца своего, ни матери, сокрушала его сердце; но теперь, о, теперь он забыл о сиротстве своем, -- он был счастлив и знал, кого должен благодарить за это.
Доехав до небольшого протока, который, пробираясь между болот, поросших высокою и густою осокой, вливался в Почайну, Всеслав пустился вниз по его течению, к тому месту, где перекинут был через него узенький бревенчатый мостик -- единственная переправа через этот ручей, чьи топкие берега, усеянные опасными окнами, были не только непроходимы, но даже нередко гибельны для проезжающих. Когда он стал приближаться к переправе, то увидел какого-то прохожего, который, завернувшись в верхнее платье темного цвета, сидел на пеньках у самого въезда на мостик.
-- Эй, любезный, -- вскричал Всеслав, -- посторонись! Прохожий поднял голову и, взглянув пристально на Вес-слава, сказал:
-- Не торопись, молодец: тише едешь, дальше будешь!
-- Посторонись! -- повторил Всеслав. -- Я запоздал и спешу в Киев.
-- Дело, дело, молодец! -- продолжал незнакомый, не трогаясь с места. -- Ступай скорей, а не то господин твой, великий князь Владимир, разгневается: ведь он не жалует, чтоб его холопы отлучались из Киева.
-- Ты ошибаешься, товарищ, -- сказал Всеслав, -- я не челядинец княжеский...
-- А ближний его отрок? Знаю. Так что же? Отрок, гридня, челядинец, раб, как ни называй -- по мне, все равно. И ясный сокол на привязи не стоит вольного коршуна.
-- Послушай, товарищ, -- прервал Всеслав, -- я ничем тебя не обидел, -- не обижай и меня, а посторонись и дай мне проехать.
-- Я и не думаю обижать тебя, а хотел бы кой о чем с тобой перемолвить.
-- Со мной? Мы, кажется, не знаем друг друга, так о чем нам говорить?
-- Ты не знаешь меня, да я-то тебя знаю. Послушай, Всеслав, -- продолжал незнакомец вставая, -- сойди с коня и отвечай на то, о чем я буду тебя спрашивать.
за рукоятку меча.
-- Не трудись вынимать свой меч, -- сказал хладнокровно незнакомый, заметив это движение, -- еще не время, Всеслав. Быть может, ты скоро обнажишь его, но только не против меня. Да что ж ты не сходишь с коня? Иль Владимир приучил тебя, как любимого своего выжлеца [43], рыскать подле его стремени и повиноваться только его свисту?
-- Но кто ты? -- спросил Всеслав. -- Почему знаешь мое имя, чего от меня требуешь и кто дал тебе волю мне приказывать?
-- Кто дал мне эту волю? -- повторил незнакомец с какою-то чудною усмешкою. -- А вот посмотрим, совсем ли ты отвык от имени того, кто не был твоим господином, а мог тебе приказывать. Слушай, Всеслав: тот, кто дал мне эту волю, был некогда отцом твоим!
-- Моим отцом? -- повторил юноша.
-- Да!
Всеслав спрыгнул с коня и, схватив за руку незнакомца, вскричал с живостью:
-- Ты знаешь моего отца? Ах, скажи мне!..
-- Постой, постой, молодец, отвечай прежде на мои вопросы! Ты круглый сирота, не правда ли? Не знаешь ни отца, ни матери?.. У тебя нет ни роду, ни племени?
-- Да, я круглый, бесприютный сирота! -- сказал с горестью Всеслав. -- Нет, нет, -- продолжал он, -- я был сиротою, когда не знал еще небесного отца моего, но теперь...
-- Да речь не об этом отце, -- прервал с нетерпением незнакомый. -- Этих отцов-то у нас много, да мало они о нас думают. Скажи мне, Всеслав, когда ты был еще младенцем, то был призрен великою княгинею Ольгою, не правда ли?
-- Да, меня воспитала премудрая княгиня Ольга.
-- Премудрая!.. Она была премудрою, когда обманула послов древлянских и отомстила за смерть своего мужа, а не тогда, как поехала в Византию для того, чтоб пресмыкаться у ног иноземного царя и выплакать себе новую веру.
-- Не говори ничего дурного о моей благодетельнице, -- сказал с твердостью Всеслав, -- или я не стану отвечать на твои вопросы.
-- Добро, добро, дело не о том! На чьих остался ты руках, когда умерла эта премудрая Ольга?
-- Она поручила меня Малуше, матери нашего великого князя Владимира.
-- И ты вместе с нею отправился в Новгород?
-- Да! Там прошли первые годы моего детства; там возмужал я и узнал наконец, что у меня нет ни отца, ни матери.
Незнакомец устремил свои сверкающие взоры на юношу.
-- Еще один вопрос, -- сказал он, -- не помнишь ли ты, не слыхал ли от кого-нибудь, где нашли тебя, когда ты был еще грудным ребенком?
ли она говорила?
-- Итак, нет сомнения, -- прошептал вполголоса незнакомец, -- это он!
Глаза его заблистали дикой радостью.
-- Наконец я нашел тебя! -- продолжал он, глядя с восторгом на удивленного юношу. -- Так это ты, последняя отрасль злополучного племени, единый наследник и славы, и бедствий твоих знаменитых предков.
-- Моих знаменитых предков? -- повторил с удивлением юноша.
-- Всеслав, Всеслав! -- продолжал незнакомый голосом, исполненным уныния. -- Было время, и твой древний род, как гордый, осанистый дуб, красовался пред всею землею Русскою; злодеи посекли его у самого корня, -- он пал, и ветры буйные разметали по свету его изломанные ветви!
-- Но кто же я!
-- Покамест -- слуга и раб Владимира, -- сказал с горькою усмешкою незнакомый. -- Слуга и раб!.. -- повторил он. -- Но погоди, Всеслав: скорее светлый Дон покатит вспять серебряные струи свои; скорее быстрый Днепр потечет болотом в землю Угорскую и станут мощного орла называть синицею, чем величать тебя слугою Владимира, слугою этого презренного рабынича!..
-- Перестань! -- вскричал Всеслав. -- Я не дозволю тебе оскорблять при мне великого князя. Я не знаю, кто ты, а Владимир вспоил и вскормил меня; он мой государь и благодетель!
-- Правнук Олега -- твой государь и благодетель! Безумный, назовешь ли ты благодетелем своим злодея, который предательски умертвил тебя, позаботился отправить тризну над твоею могилою?
-- Я не понимаю тебя.
-- А когда поймешь, то сердце твое обольется кровью. Но не здесь я должен открыть тебе эту тайну; не мне принять твои клятвы, не мне благословить тебя на великий подвиг, Всеслав, ты знаешь крутой берег Днепра, именуемый местом Угорским?
-- Там, где развалины христианского храма?
-- Да! -- отвечал, нахмурив брови, незнакомый. -- И теперь еще эти презренные христиане сбираются по ночам на его развалинах.
-- Ты напрасно обижаешь этих благочестивых людей, -- сказал Всеслав. -- Не должно порицать того, чего мы не знаем.
-- Ого! Так ты за них заступаешься? -- прервал незнакомый. -- Ну, чуяло мое сердце!.. Да неужели этот полоумный старик, у которого ты сегодня провел все утро, успел уже соблазнить тебя? Да нет: ты молодец -- не может статься! И захочешь ли ты из удалого витязя превратиться в слабую жену; вместо крови врагов твоих лить слезы и каяться, как малое дитя, в твоих житейских прегрешениях? Нет, нет! Не медовые речи старика, а разве голубые глаза его дочери очаровали твой разум. И если это так, то, по мне, все равно: люби дочь и, чтоб угодить отцу, поклоняйся вместе с ним, кому ты хочешь; помни, что ты рожден не для того, чтоб плакать и каяться. Послушай: когда ты желаешь знать, кто были твои родители, то приходи сегодня, в полночь, один, на место Угорское: я стану дожидаться. Мы будем только двое, и если от слов моих не закипит кровь в твоих жилах; если душа твоя не вспыхнет местью; если ты, как малодушный христианин, заговоришь о милосердии и прощении, -- то найдется третий, и горе тебе, Всеслав, когда не благословение, а проклятие его раздастся и грянет над твоею головою. Прощай!
Сказав эти слова, незнакомец перешел через мост, и, поворотив в сторону, исчез среди густого леса.
Давно уже затихло все кругом; замолк отдаленный шорох, и встревоженные птицы уселись снова на древесных ветвях, а Всеслав все еще стоял на прежнем месте и смотрел в ту сторону, где скрылся этот таинственный незнакомец. Как в сильную бурю, бесчисленное множество горных ключей, сливаясь в один ревущий, ничем не преодолимый поток, наводняют мирную долину, так точно тысяча новых мыслей, новых незнакомых ощущений нахлынули, ворвались и поглотили всю душу несчастного юноши. Давно ли она, чуждая всех житейских помыслов, свободно отделялась от земли, а теперь снова закипели в ней страсти, Слова незнакомца пробудили в душе юноши дремавшие доселе чувства гордости и честолюбия. Всеслав -- не безызвестный сирота, не подкидыш, а последняя отрасль древнего рода, единый наследник знаменитого имени. Но кто были его предки?.. Какой должен свершить он подвиг? Кто этот незнакомец, не скрывающий своей ненависти к Владимиру? Кто этот третий, о коем намекал этот таинственный муж? Кому и в чем он должен был клясться?.. Всеслав терялся в своих догадках... Презрение, с коим говорил незнакомец об Алексее, сравнение христианина с малодушною женою и малым ребенком, возмутило также пробужденное самолюбие юноши. Ах, свет, едва проникший в его душу, начинал уже слабеть и меркнуть! Один образ Надежды, как ангел-хранитель, стоял еще меж им и тьмою, которая стремилась снова завладеть своею добычею.
Переехав через мост, Всеслав дал волю коню своему и через полчаса, не встретив никого, достиг до конца леса. Он возвращался прежнею дорогою, но все уже приняло другой вид: при солнечном восходе, подернутые утренним туманом, луга походили на обширные озера; теперь они во всей красе своей расстилались изумрудными коврами до самой подошвы высоких гор киевских. Отлогие берега Почайны усеяны были стадами; народ кипел в предместиях, и шумные толпы горожан, перегоняя одна другую, рассыпались по городскому Подолу; все спешили праздновать в чистом поле и под открытым небом день, посвященный Усладу -- славянскому божеству веселий и пиров.
Когда Всеслав стал подъезжать к предместию, то повстречался с дворцовым ключником Вышатою, с которым мы познакомим в двух словах наших читателей. Этот Вышата был из числа тех сановников, которых Владимир презирал, но держал близ себя, как людей, нужных для его забав и увеселений. Вышата, кроме почетного звания дворцового ключника, имел еще другие занятия. Мы не скажем теперь о них ни слова, тем более что в продолжение этой повести сами читатели отгадают, в чем состояла главная должность этого хитрого и бездушного царедворца.
под тяжкою своею ношею, похлопывала печально ушами и с трудом переставляла ноги; у седельной луки была привязана огромная фляга; в одной руке он держал поводья, а в другой предлинную хворостину, которая разгуливала беспрестанно по тощим бокам борзого коня его. Всеслав хотел, не останавливаясь, проехать мимо, но Вышата загородил ему дорогу и закричал охриплым голосом:
-- О, гой ты еси, удалой молодец, постой, погоди, дай слово вымолвить!
-- Здравствуй, Вышата! -- сказал Всеслав, стараясь проехать мимо.
-- Да погоди, говорят тебе, -- продолжал ключник, -- ставь поперек дороги. Куда торопишься? Если к товарищам, так еще успеешь. Я было подбивал их отпраздновать Усладов день за городом, да спесивы больно -- не хотят якшаться с горожанами. Простен на этот раз взялся угощать вас всех, а я отпустил ему из княжеского погреба медов всяких да винца фляги две.
-- Прощай же! -- прервал Всеслав. -- Я не хочу, чтоб товарищи меня дожидались.
-- Да ведь настоящая-то пирушка будет вечером. Они прогуляют всю ночь, да и ты успеешь досыта навеселиться. Потешайся сколько хочешь до полуночи.
-- До полуночи? -- повторил Всеслав с невольным содроганием.
-- Ну да! Иль забыл, где ты должен быть в полночь?
-- А разве ты знаешь, где я буду в полночь? -- вскричал с ужасом Всеслав.
-- Что ты, молодец? -- сказал Вышата, поглядев с удивлением на юношу. -- Это диво, что я знаю, когда твоя очередь стоять на страже.
-- На страже? Где?
-- Вестимо где! У дверей княжеской гридницы. Хорош ты, брат. Ай да гуляка: забыл свою очередь!
-- Да, да, вспомнил! -- прервал Всеслав. -- Но я никак не могу... Я попрошу кого-нибудь из моих товарищей.
-- А что? Тебе, молодец, видно, некогда? -- подхватил с улыбкою ключник. -- То-то же! Ох ты смиренник!.. Да полно, брат, прикидываться-то красною девушкою -- знаем мы вас? И что ж за беда, чего таиться? Быль молодцу не укора! А вряд ли, Всеслав, ты отделаешься к полуночи: очередь твою кто-нибудь справит, да товарищи не отпустят. Помнишь, в прошлом году, как стали выбирать, кому на вашем пиру представлять Услада, так без тебя дело не обошлось. Тогда тебя выбрали и теперь выберут.
-- А если я не хочу этого?
-- Что ты, молодец! Да разве не ведаешь, что тот, кто отказывается от этой чести, оскорбляет не одного, а всех богов. Вот я знаю, что меня не выберут, так не хочу и пировать с моими дворцовыми товарищами; погляжу лучше, как станут здесь на лугах веселиться горожане да посадские; а меж тем и дочек их повысмотрю. Что, брат Всеслав, -- продолжал ключник, понизив голос и покачивая печально головою, -- плохо дело!..
-- А что? -- спросил с беспокойством юноша. -- Разве наш великий князь?..
-- Что день, то хуже! Ума не приложим! Эка притча какая!.. Не то здоров, не то болен. Сидит все, повесив голову, молчит и на свет белый не смотрит: ну словно в воду опущенный; все ему не по нраву. Вот хоть я, чего уже не делаю, чтоб поразвеселить его, нашего батюшку, -- ничто не в угоду; а уж трудов-то моих сколько!..
-- Да, -- прервал Всеслав, не будучи в силах скрывать долее своего отвращения, -- что и говорить! И труды-то твои такие почетные! Диво только, что у тебя до сих пор голова цела, а плечам-то порядком, чай, достается.
Ключник нахмурил брови; румяные его щеки побелели от досады; он хотел что-то сказать, но Всеслав пустился вскачь по дороге и выехал в предместие.
никогда невестою, а то узнаешь, каково обижать княжеского ключника Вышату. Э, да он говорил, что сегодня в полночь... Ну, так и есть!.. Чему быть, кроме свидания с какой ни есть красавицей!.. Постой же, вот мы тебя соследим, полуночник! И если твой сердечный дружок не отправится на житье в Предиславино, так пусть я захлебнусь первым глотком меда, который стану пить на твоей свадьбе!
Примечания
[43] Выжлец -- гончий пес.
[44] Силен -- в греческой мифологии воспитатель и спутник Диониса, представлявшийся веселым, пьяным, лысым стариком с мехом вина.