Глава VII
Мы просим читателем наших припомнить описанный в первой части этой повести овраг, или глубокую долину, над которою построена была хижина Алексея. Восходящее солнце еще не показывалось из-за частого леса, коим поросла сторона ее, противоположная хижине; длинные тени деревьев, устилая крутой скат оврага, тянулись до самого пруда, в котором, как в чистом зеркале, отражались и синие небеса, и перелетные дымчатые облачка, и веселая хижина Алексея, и радостные лица Всеслава и Надежды, которые сидели друг подле друга на широкой скамье у дверей хижины.
Кто никогда весною, после бурной ночи, не встречал восходящего солнца в диком лесу или чистом поле; кто не упивался этим свежим животворным воздухом, который, как юная жизнь, проливается по всем жилам нашим, -- тот не имеет никакого понятия об одном из величайших наслаждений, какими столь богата роскошная природа в первобытной простоте своей и так бедна, когда затейливое искусство людей подчиняет ее каким-то однообразным законам: подкрашивает, стрижет и, как на холсте писанную картину, вставляет в тесные золотые рамы. То, что представлялось взорам и обворожило все чувства Всеслава и Надежды, вовсе не походило на оранжерейную природу наших загородных деревьев, с их опрятными рощами, укатанными дорожками и подкошенными лугами. Перед ними на противоположной стороне оврага зеленелся дремучий лес; толстая ясень, высокий клен, прямая, как стрела, береза, темнолиственный дуб, кудрявая рябина, душистая липа и благовонная черемуха, перемешанные между собою и растущие по уступам отлогой горы, образовали беспредельный зеленый амфитеатр. Внизу, изгибаясь по изумрудной мураве, быстрый ручей вливался в светлый пруд. По влажным берегам его, как узорчатые каймы, пестрелись белые ландыши, желтые ноготки и голубые колокольчики. Тысячи лесных птиц, отряхая с своих крыльев дождевые капли, вились над вершинами деревьев и спешили обсушиться на солнышке. Все кипело жизнью. Быстрокрылый веретенник кружился на одном месте; неугомонный дудак гукал, опустив свой длинный нос в болото; от времени до времени раздавался пронзительный голос иволги; испещренная всеми радужными цветами, красавица соя перелетала с ветки на ветку; дятел долбил своим крепким клювом деревья, и заунывная кукушечка, как будто бы прислушиваясь к звонким песням соловья, умолкала всякий раз, когда этот вещий баян лесов русских, воспетый нашим Крыловым:
На тысячу ладов тянул, переливался,
И мелкой дробью вдруг по роще рассыпался.
-- О, как хорош, как прекрасен божий свет! -- сказала тихим голосом Надежда, опустя беспечно свою голову на плечо Всеслава. -- Не правда ли, мой суженый? -- продолжала она, глядя с обворожительною улыбкою на юношу. -- Да что ж ты все смотришь на меня?
-- А на что ж мне и смотреть, как не на тебя, мой бесценный, милый друг! -- шепнул Всеслав, прижимая ее к груди своей.
-- Как на что?.. Видишь ли там, на зеленом лугу, словно снежок, белеют ландыши?
-- Ты в сто раз белее их, моя ненаглядная.
-- А вон посмотри там, за ручьем, какие яркие малиновые цветы!
-- Твои алые уста милее их.
-- А этот зеленый лес, как пышет от него прохладою!.. А эти светлые лазурные небеса...
-- Они темнее твоих голубых очей, моя суженая!
-- Да полно меня хвалить, Всеслав, -- мне, право, стыдно!
-- Ты краснеешь?.. Красней, красней, моя радость! О, как ты хороша, Надежда! -- вскричал Всеслав, глядя с восторгом на свою невесту. -- Во всем Киеве, в целом свете нет краше тебя! И когда мои товарищи тебя увидят...
-- Ах, нет, Всеслав, не показывай меня никому.
-- Так ты не хочешь, чтоб другие тобою любовались?
-- А на что? Коли я хороша для тебя, мой суженый, так какое мне дело до других.
-- И ты не желаешь, чтоб все знали, как ты пригожа?
против течения ручья. -- Вот уж солнышко показалось: он всегда об эту пору завтракает.
-- Видно, не кончил еще своего дела.
Надежда покачала печально головою и призадумалась.
-- Что ты, моя радость, -- спросил заботливо Всеслав, сажая опять подле себя Надежду, -- что с тобой?
-- Не знаю, мне что-то вдруг стало так грустно. Я вспомнила матушку... Так-то и она, бывало, дожидалась его, сердечная, а теперь...
-- Что ты, что ты, Надежда? Ты побледнела... Ты плачешь!..
-- Ах да, мой милый друг, какая-то грусть и тоска... О, не покидай меня, Всеслав... не покидай бедную, бесприютную сироту!.. У меня нет матери, и если батюшка...
-- Полно, не греши, Надежда!.. Бог милостив: он, верно, сохранит от всякой беды отца нашего.
-- А разве господь не может призвать его к себе?
-- Да отчего ты это думаешь?
-- Я и сама не знаю, но мне вдруг пришло в голову, что матушка так давно уже его дожидается.
-- Дожидается?.. Где?..
-- Вон там, мой друг!.. -- сказала Надежда, подняв кверху наполненные слезами глаза свои. -- Посмотри, Всеслав, посмотри! -- продолжала она с живостью. -- Видишь ли там, высоко, очень высоко, белого голубя?
-- Вижу! вижу!.. Почти под самыми облаками!.. Смотри-ка, он как звездочка золотая светится от солнца.
-- Как чудно!.. -- шепнула Надежда, продолжая смотреть на голубка. -- Кажется, как будто бы он все на одном месте, словно дожидается кого-нибудь... Постой -- вот зашевелился... опускается к нам... Ах, как шибко он летит!..
В эту самую минуту, другой, белый, как снег, голубь с быстротою молнии пронесся так близко подле Надежды, что тихий ветерок от его крыльев взвеял кверху ее русые локоны; в то же самое мгновение отдаленный и последний удар грома долетел до их слуха, и, повторяемый отголоском, зарокотал по лесу.
Два голубка слетелись, радостно затрепетали своими крылышками, понеслись все выше, выше и наконец исчезли за облаками.
-- Улетели! -- сказала Надежда с тихим вздохом, который, казалось, облегчил ее сердце. -- Уж как же им должно быть весело!.. О, зачем и мы не можем летать, как эти голубки, мой милый? Мы поднялись бы с тобою, как они, туда за облака; полюбовались бы на ясное солнышко, посмотрели бы, хотя издалека, на славу божию.
-- А там, -- прервал Всеслав, -- мы полетели бы с тобой, где вечная весна, где всегда зеленеют деревья и листья никогда не опадают, где круглый год все поля усыпаны цветами благовонными и каждый день тихий ветерок навевает прохладу в полдень и затихает к вечеру.
-- Да полно, есть ли такая земля, Всеслав? -- сказала Надежда. -- Я слыхала, что краше царства Византийского нет страны под солнцем, а и там не всегда весна бывает.
тому назад он отправлен был с посольством от царя своего Свенона к какому-то владыке Локлинскому. Долго они плавали по разным морям; вот в половине второго месяца показались высокие берега Локлинской земли; но в то же самое время подул сильный ветер, поднялась неслыханная буря, и понесло их на запад. Дня через два ветер переменился, но забушевал еще пуще прежнего и вынес их корабль в такое обширное море, что они, проехав дней двадцать, никакой земли не видали. Наконец пристали они к одной неизвестной стране. По счету их, время было зимнее; как же они удивились, когда вышли на берег: поля и холмы зеленелись, в лесах пели птицы, деревья осыпаны были плодами, и время стояло такое теплое, как у нас под конец весны. Они узнали, что греки называют эту землю Иверию [45], что в этой земле зимы не бывает и снегу никогда не видывали и что там во всем такое довольство, что хоть рук ни к чему не прикладывай, а с утра до вечера ешь, веселись и прохлаждайся. Пуще всего им полюбился там один дивный плод: он как золото горит на солнышке, благовоннее всех цветов земных, а уж сладок так, что и сказать нельзя. Старый витязь, рассказывая мне об этом, всегда прибавлял, что он бывал и в Византии, и во многих других землях, а привольней страны сродясь нигде не видывал.
-- Так и ты, Всеслав, побывал на чужой стороне! -- сказала Надежда, выслушав рассказ своего жениха. -- Ты жил в земле варяжской? Расскажи-ка мне, что это за земля такая? Далеко она отсюда?
-- Да, неблизко, мой друг! Все надо идти на полночь: пройти все царство Русское, через землю кривичей, до самого Великого Новгорода, а там идти лесами дремучими и сыпучими песками вплоть до моря варяжского, а уж за этим-то морем и начнется их земля.
-- А за их землею что еще?
-- За их землею лукоморье.
-- А за лукоморьем-то что?
-- Уж бог весть что, видно, самый край земли. Старики говорят, что по дороге к лукоморью стоят сплошные горы каменные до самых небес, что за этими горами и денно и нощно слышен клич и говор, что какие-то люди все трудятся и от незапамятных годов просекают эти горы, но до сих пор не могли еще прорубить и малого окошечка; а кто эти люди, как они живут, как прозываются, откуда взялись -- об этом и старики даже не рассказывают. Есть только поверье, что когда они просекут каменные горы, то хлынет оттуда море-океан и потопит всю землю варяжскую.
-- Вот что!.. Ну, а земля-то варяжская лучше, что ль, нашей?
-- И, нет, Надежда: горы, озера да болота непроходимые, а холода-то по зимам -- не нашим чета!
-- Бедные, то-то, чай, они нам завидуют?
-- Не больно завидуют. Послушай их, так они свою землю ни на какую другую не променяют.
-- Так отчего же этим варягам не сидится дома и они по всему белому свету шатаются?
-- Народ-то они удалой, Надежда! Тот у них и молодец, кто побывал в чужих землях, на кровавых пирах понатешился, прославил имя варяжское и воротился домой с богатою добычею. У них своего ничего нет, земля их бедная, а посмотрела бы ты, как разукрашены их жены и девы молодые! Чего у них нет: и монисты самоцветные, и бисер дорогой, и жемчуг, и гривны золотые!..
-- А что, Всеслав, -- шепнула Надежда, положив ласково свою руку на плечо юноши, -- правда ли, я слышала, что варяжские девушки пригожи собой и приветливы со всеми чужеземцами?
-- Да, Надежда, они ласковее наших киевлянок: не бегают от ратных людей, любят с ними речь вести о их дальних походах и битвах знаменитых, и даже многие из них не отстают в удальстве от мужей своих и братьев. Вот Минвана, дочь Геральда, старого воина, у которого я жил в дому, не раз обнажала меч и билась, как неустрашимый воин, подле отца своего. Бывало, как оденется витязем да застегнет на груди броню булатную, так и в голову не придет, что она девушка. Когда же скинет свой шелом и ее русые кудри рассыпятся по белым плечам, а на алых устах заиграет улыбка приветливая, -- о, как начнут тогда толпиться вкруг нее все варяжские юноши, как спешат вещие скальды потешать ее песнями, как радуется тот, на кого она взглянет весело! Кого назовет по имени, тот не побоится десяти врагов, а кому скажет слово ласковое, тот готов один идти на тысячу.
-- Вот что! -- прервала Надежда, потупив свои голубые глаза. -- Так, видно, эта Минвана очень пригожа собою?
-- Да, Надежда, красота ее славна по всему Поморью; и, бывало, не проходило дня, чтоб за нее не сватались удалые воины, знаменитые витязи и даже князья варяжские.
-- И она никого из них не выбрала?
-- Никого. Минвана предпочитала всем женихам своим одного чужеземца. Этот чужеземец был я, Надежда!
-- Ты?.. -- прервала с живостью девушка, и рука ее тихо опустилась вниз с плеча юноши. -- Ты? -- повторила она, перебирая в руках конец своего голубого покрывала. -- Так зачем же ты на ней не женился?
-- Другую?..
-- Да, мой друг! Я не знал ее, но кроткий небесный ее образ не покидал меня ни днем, ни ночью; она, как невидимый ангел-хранитель, о котором мне говорил отец твой, была всегда со мною; она одна казалась мне прекрасною. О, как тосковало по ней мое сердце! "Найду ли я тебя когда-нибудь, -- говорил я, проливая слезы. -- Где ты? Ты, которую я не умею назвать по имени!.." Да, мой друг, я не знал еще тогда, что ее зовут Надеждою. Когда Минвана открылась мне в любви своей, я отвечал ей, что ищу не товарища в битвах, но скромной подруги, что русский любит защищать кроткую и боязливую супругу, а не делиться с нею славою на поле чести. Если б ты посмотрела, Надежда, что сталось тогда с этою надменною девою, как обезобразил гнев прекрасные черты лица ее, как запылали местью ее дикие взоры!.. Нет, мой друг, ничто в целом мире не может быть отвратительнее лица молодой девушки, когда оно выражает не скромность, не доброту, а неистовый гнев и мщение! Когда я вспомню эту гневную Минвану, ее охриплый от бешенства голос и погляжу на тебя, моя кроткая Надежда... о, во сколько раз ты ее прекраснее! Заговоришь ли ты -- словно горлинка застонет; улыбнешься -- словно солнышко проглянет!.. Да посмотри на меня, радость дней моих! -- продолжал Всеслав, глядя с восторгом на свою невесту. -- О, промолви хоть одно словечко, ненаглядная моя! Скажи мне, любишь ли ты меня?
Надежда не отвечала ничего, но рука ее лежала снова на плече юноши, и, когда их взоры встретились, Всеслав прочел в голубых очах ее такую беспредельную любовь, что сердце его сжалось от какого-то ужасного предчувствия. Ах, бедный юноша не смел верить своему счастью: он пугался этого неизъяснимого блаженства; ему казалось, что в здешнем мире нельзя быть столь благополучным. И кто не испытывал на себе самом этой горькой истины? Кого не заставало горе с полною чашею в руках? Мы веселимся с друзьями, упиваемся нашим минутным блаженством -- а беда тут как тут; не видим конца нашему счастью -- а беда стучится под окном.
-- Что это батюшка нейдет! -- сказала, помолчав несколько времени, Надежда.
-- Если это тебя тревожит, мой друг, -- прервал Всеслав, -- так пойдем к нему навстречу.
-- Нет, ступай лучше один, а то неровно мы с ним разойдемся. Я подожду здесь: да смотри, не уходи далеко отсюда.
Всеслав простился с Надеждою, сошел в долину и пустился вверх против течения ручья по известной уже нам тропинке.
Долго стояла Надежда на одном месте; взоры ее провожали уходящего Всеслава. Вот он перешел через бревенчатый мостик; то скрывался за деревьями, то появлялся снова, когда тропинка извивалась по лугу, и вместе с нею исчезал опять посреди частого кустарника. Вот еще раз мелькнул он в промежутке двух ветвистых ив, поворотил в сторону и скрылся за утесистым берегом оврага, который в этом месте, загибаясь налево, принимал совсем другое направление. В ту самую минуту, как Надежда, потеряв из виду жениха своего, обернулась чтоб взойти в хижину, раздался шорох позади лип, которые окружали ее с трех сторон, и сквозь частые ветви мелькнуло лицо, обросшее густою бородою.
-- Это ты, Тороп? -- сказала девушка. -- Нет, нет, это не он! -- продолжала она, смотря с беспокойством на лысую голову старика, который, выглядывая из-за деревьев, рассматривал ее с какою-то странною улыбкою.
-- Доброго здоровья, красная девица! -- сказал старик, выходя наружу и продолжая смотреть на Надежду с таким наглым видом, что щеки ее вспыхнули от стыда и замешательства.
-- Что тебе надобно, дедушка? -- спросила она робким голосом.
-- Погоди, внучка, скажу -- так узнаешь.
-- Ты, верно, пришел к батюшке? Да его нет дома.
-- Что мне в твоем батюшке? У меня есть дельце до тебя, моя красоточка!
-- До меня?.. Да кто ты такой? Я тебя не знаю.
-- Кабы знала, так давно бы уж не жила в этом захолустье. Ну, правду же мне сказали: хороша ты собою! И лицом, и станом -- всем взяла. Да, постой, постой! -- продолжал старик, схватив за руку Надежду, которая хотела уйти в хижину. -- Куда ты, лебедь белая? Дай перемолвить с тобой словечко!
-- Пусти меня, -- кричала девушка, -- пусти! Я не хочу говорить с тобой.
-- И, полно, моя касаточка! Что так разгневалась? Скажи-ка мне: ты знаешь княжеского отрока Всеслава?
-- Он жених мой. А ты его знаешь?
-- Что ты говоришь? -- вскричала с ужасом Надежда.
-- А то, моя пеночка голосистая, что не все суженые женятся на своих невестах. Послушай-ка, красная девица, я принес тебе радостную весточку, слух о твоей красоте достиг до ушей нашего великого князя, и он приказал представить тебя перед ясные его очи.
-- Милосердый боже!..
-- Что, моя красавица, не верится?.. Да небось, я отвезу тебя сейчас на Лыбедь, в село Предиславино.
-- В село Предиславино! -- вскричала Надежда, стараясь вырваться из рук старика. -- Нет, нет, я лучше соглашусь умереть!
-- Что ты, что ты, дурочка! Теперь-то тебе и пожить! Да полно рваться-то! Э, да какая брыкливая! Эй, молодцы!
Человек десять воинов выскочили из-за деревьев.
-- Ну-ка, ребята! -- продолжал старик. -- Нейдет сама, так понесите ее. Да береженько!.. Тише, тише, не зашибите!.. Вот так!
Два воина, несмотря на сопротивление Надежды, подняли ее на руки и понесли в лес.
-- Всеслав, Всеслав! -- кричала Надежда.
"Всеслав!" -- повторял отголосок и умолкал.
-- Да полно кричать-то, лебедка, -- сказал один из воинов, -- осипнешь!
-- Не тронь ее! -- прервал старик, идя позади с остальными воинами. -- Пускай себе тешится!
-- Батюшка, батюшка, где ты?
-- Вот так, мой свет, громче, громче! Кричи сколько душе угодно: как надсядешься, так сама перестанешь!
-- Всеслав, Всеслав, спаси меня! -- продолжала кричать Надежда.
Но Всеслав был далеко. Не встретив нигде Алексея, он продолжал искать его по лесу и доходил до самого берега Почайны. Около часу прошло в бесполезных поисках, и Всеслав, уверясь наконец, что он с ним разошелся, решился воротиться в хижину. Когда он вышел на поляну, на которой возвышалась свежая могила угодников божьих Феодора и Иоанна, ему послышался близкий шум; казалось, довольно многолюдная толпа людей шла по лесу. Всеслав остановился. С каждою минутою шорох становился слышнее, и даже несколько отрывистых речей долетели до его слуха. Вдруг пронесся по воздуху тихий стон; Всеслав содрогнулся: этот жалобный вопль проник до глубины его сердца.
-- Всеслав, Всеслав! -- раздался слабый, умирающий голос.
Вся кровь застыла в жилах юноши.
Как молния засверкал в руке его обнаженный меч, он кинулся в ту сторону, где раздавался крик, и в то же время двое воинов, неся на руках полумертвую Надежду, показались на поляне.
-- Стойте, злодеи! -- воскликнул Всеслав, подбежав к воинам.
Испуганные нечаянным его появлением, они остановились и выпустили из рук девушку.
-- Это ты, мой суженый! -- воскликнула Надежда, бросившись в объятия Всеслава.
Один из воинов сделал шаг вперед.
-- Прочь, разбойник! -- сказал юноша, обняв левою рукою свою невесту. -- Еще один шаг, и кости твои истлеют на этом месте!
-- Потише, молодец, потише, не горячись! -- заговорил насмешливым голосом старик, выходя с остальными воинами на поляну
-- Вышата! -- вскричал с ужасом Всеслав.
-- Ах ты, заливная головушка! -- продолжал ключник, -- Уж тотчас и драться! Вложи в ножны свой меч, храбрый витязь, да ступай, куда идешь, и не мешай сановнику великокняжескому исполнить приказ твоего государя.
-- Как? Неужели великий князь!..
-- Да, по воле великого князя Владимира я должен отвезти эту девушку на Лыбедь, в село Предиславино. Оставь ее!.. Ну что ж ты, молодец, иль не слышишь?
-- Праведный боже!.. Злодей, да знаешь ли, что она моя невеста?
-- Добро, сыщешь другую! Да полно же, мне некогда с тобою разговаривать; отцепись от нее!
-- Чтоб я выдал тебе мою суженую!..
-- Не выдашь волею, так возьму насильно.
-- Вышата, -- сказал Всеслав умоляющим голосом, -- не погуби меня навеки! Я знаю, ты можешь спасти нас обоих... О, верь мне, во всю жизнь я не забуду твоего благодеяния!
-- Ага! -- прервал ключник, поглядывая насмешливо на Всеслава. -- Что, брат, видно, спесь-то поспала? Как пришла нужда до Вышата, так небось заговорил другим голосом!.. А помнишь, в Усладов день не хотел и словечка со мною перемолвить? То-то же, любезный, не глумиться бы тебе над тем, кто тебя старее!
-- О, будь великодушен: не попомни зла, и если я оскорбил тебя, то клянусь, что буду впредь уважать все слова твои и чтить тебя, как отца родного!..
-- В самом деле? -- прервал Вышата. -- Да что ты, очень, что ль, ее любишь?
Лукавый старик призадумался; потом, поглядев с состраданием на Всеслава, сказал:
-- Жаль мне тебя, молодец!.. Оно, конечно, можно бы... Ну, ну, так и быть!.. Счастлив ты, что человек-то я не злой!..
Глаза юноши заблистали радостью.
-- Добрый Вышата, -- вскричал он, -- поверь, я никогда не забуду!..
-- Хорошо, хорошо, -- не нажить бы только мне самому беды... Ведь она уже теперь и для тебя, и для всех заветная: не должно бы и близко-то к ней никого подпускать... Ну, да делать нечего: разжалобил ты меня, молодец! Добро, добро, так и быть -- обнимитесь уж в последний раз!
-- Как! -- вскричал Всеслав.
-- А что, не хочешь? На вольного воля. Что стали, ребята, не ночевать же нам здесь?
Воины приблизились к Всеславу; Надежда вскрикнула и крепко прижалась к груди его.
-- Презренный старик, -- сказал Всеслав, закипев гневом, -- так-то ты издеваешься над моим отчаянием? Пойдем, Надежда, и первый, кто осмелится!..
его самого!
Воины бросились на Всеслава, и один из них схватил за руку Надежду.
-- Прочь! -- вскричал Всеслав, махнул мечом, и воин с разрубленною головою упал на землю.
Но в то же время товарищи его окружили со всех сторон жениха Надежды, который, держа ее на одной руке, не мог свободно защищаться. Его схватили сзади, обезоружили и повалили наземь.
-- Свяжите его хорошенько, -- кричал Вышата, -- вот вам мой пояс, да туже, чтоб и пальцем не мог пошевелить!.. Ах он сорвиголова! Ах он разбойник!.. Поднять руку на сановника великокняжеского, убить старшего десятника дворцовой стражи!.. Ого, брат, посмотрим, как ты теперь разделаешься?.. Ну, молодец, надоело, видно, тебе носить голову на плечах!.. Ребята, ступайте скорее с девушкою: я пойду с вами; а вы несите убитого товарища к городскому вирнику, да буяна-то оттащите к нему! Я сам доложу обо всем государю великому князю.
а двое остались со Всеславом.
Как бесчувственный неодушевленный истукан, молчал несчастный юноша, когда воины, связав его, подняли на ноги. Его неподвижные взоры были устремлены в ту сторону, где скрылся Вышата; сквозь сжатые уста его с трудом вырывалось стесненное дыхание. Чувство настоящего бедствия, память прошедшего, столь близкого блаженства, гнев великого князя, неминуемая смерть под позорною секирою палача -- все это казалось ему каким-то непонятным, темным сновидением. Рассудок его безмолвствовал; он не чувствовал ничего, кроме какого-то могильного холода, который вместе с кровью струился по его жилам. Всеслав слушал и не мог понять, чего требовали от него воины, которые повторяли ему несколько раз, чтоб он шел вместе с ними, и только тогда передвигал машинально ноги, когда они его тащили за собою.
Они не сошли еще с поляны, как вдруг что-то свистнуло мимо ушей Всеслава -- и один из воинов повалился мертвый на землю, другой выхватил до половины свой меч, но рука его замерла на рукоятке: пробитый навылет стрелою, он с глухим стоном упал подле своего товарища. На опушке леса показался незнакомый; он подбежал к Всеславу и перерезал ножом ременный пояс, коим были связаны его руки.
-- Ты свободен, -- сказал он, -- но враги твои близко -- пойдем со мною!
Подобно лишенному рассудка, который безотчетно повинуется своему вожатому, Всеслав, не отвечая ни слова, не изъявив ни радости, ни удивления, пошел влед за незнакомым. Пройдя через всю поляну, они вошли в густой лес, растущий по крутому скату песчаного оврага. Незнакомый, заметив, что Всеслав начинает отставать, взял его за руку.
Всеслав молчал.
-- Я вижу, ты еще не можешь опомниться. Да, если б я не успел тебя выручить сегодня, то спать бы тебе завтра в сырой земле... Куда, куда, молодец? -- продолжал незнакомый, увидев, что Всеслав повернул по тропинке, ведущей к жилищу Алексея. -- Постой, -- вскричал он, устремив с приметным беспокойством свои взоры на густой ореховый куст, мимо которого проходил Всеслав, -- ты не туда идешь: наша дорога направо.
-- Направо? -- повторил юноша, остановись и глядя с удивлением вокруг себя. -- Да куда же мы идем?.. Что со мною было?.. Это ты, Веремид?
-- Да, это я: твой друг, твой верный слуга... Ты должен теперь жить со мною.
-- Приди в себя, Всеслав! Иль ты позабыл, что Владимир похитил твою невесту, что ты убийца, что в Киеве ждет тебя позорная казнь, что теперь во всем царстве Русском нет уголка, который ты бы мог назвать своим, и что ты можешь преклонить твою голову только на плаху, изготовленную для тебя твоим вторым отцом и благодетелем.
-- Праведный боже! -- вскричал Всеслав, закрыв руками лицо свое. -- Так это был не сон? Надежда, Надежда!
-- Скажи одно слово, и Надежда будет опять твоею.
-- Одно слово?
отомстишь за смерть его, будешь владыкою великого Киева и супругом Надежды!.. И то и другое в твоей воле -- избирай!
-- Чего ты хочешь от меня, соблазнитель? -- вскричал Всеслав отчаянным голосом. -- О, если б я мог заглушить голос моей совести, забыть слова Алексея!.. Владимир, Владимир, какой злой дух подвигнул тебя разлучить меня с Надеждою! О, кто вразумит меня?.. Кто удержит теперь мою руку?.. Где ты, чьи слова, как роса небесная, прохладили бы пламень, пожирающий мою душу? Где ты, наставник, отец мой?.. О, Алексей, где ты?
-- Вот он! -- сказал незнакомый, раздвигая ветви орехового куста.
-- Творец небесный! -- воскликнул юноша, оцепенев от ужаса. -- Алексей!.. Он мертв! Какой изверг поднял руку на этого праведника?..
-- Твой государь и благодетель, -- сказал хладнокровно незнакомый.
-- Умерщвлен по приказу Владимира.
О, это уже было слишком! Глаза юноши помутились, смертная бледность покрыла лицо, и он упал без чувств подле окровавленного трупа отца Надежды.
Незнакомый наклонился, приложил руку к груди Всеслава: сердце его билось.
-- Теперь ты мой! -- прошептал он тихим голосом и дикий восторг, напоминающий веселье сатаны, когда погибший предает ему навеки свою душу, заблистал в сверкающих взорах цареубийцы.
Примечания
[45] Земля Иверия -- древнее название Грузии.