Глава V
Мы попросим наших читателей возвратиться вместе с нами в село Предиславино и заглянуть в пустой подвал, в котором сидел и горевал бедный Тороп. Несколько часов сряду провел он, размышляя о своем незавидном положении; напрасно ломал он себе голову, чтоб найти какое-нибудь средство для своего спасения. Он видел ясно, что ему не оставалось ничего другого, как выдать руками Все-слава или погибнуть самому.
-- Да, да! -- говорил он, расхаживая вдоль и поперек по своему прохладному покою... -- Как ни кинь, все клин! Ну, хорош я детина, с одной стороны -- петля, с другой -- боярин: куда ни сунься, все беда! Поди толкуй ему, что мне нечего было делать; что, если б я не пошел в Предиславино, так Всеслав бы сам прибежал сюда. То-то холопское дело, подумаешь: без вины виноват!.. Эх, бочек-то сколько здесь! -- продолжал он, поглядывая с досадою вокруг себя. -- И все пустые... Пострел бы взял этого проклятого Вышату: и этим-то хотел меня обидеть, разбойник! Засадить в подвал, поставить кругом бочек, а души отвести нечем... Вот эта, никак, была с медом, -- прибавил он, подходя к одной сорокоуше, приставленной стоймя к самой стене. -- Ну, так и есть, да еще с малиновым!.. Посмотреть, не осталось ли хоть на донышке.
Отодвигая бочку от стены, Тороп увидел позади ее небольшие дверцы, запертые с его стороны деревянного задвижкою. Он поспешил отпереть их и, войдя в небольшую кладовую, уверился с первого взгляда, что это нечаянное открытие не принесет ему никакой пользы; кладовая была завалена изломанными скамьями, битою посудою и множеством других, не способных ни на какое уже употребление хозяйственных вещей. При слабом свете, который как будто бы нехотя проникал сквозь узкое окно, до которого Тороп едва мог достать рукою, он рассмотрел в одном углу дверь; но она была заперта снаружи. Подмостясь кой-как до самого окна, Тороп увидел, что из этой кладовой можно было выйти на псарный двор, который тогда только наполнялся людьми, когда великий князь приезжал со своею охотою в село Предиславино. Он пытался несколько раз растворить или выломать дверь, но все его старания остались тщетными: толстые дубовые доски, из которых она была сделана, не подавались ни на волос, несмотря на то, что он обил о них свои кулаки и изломал несколько скамеек. Потеряв всю надежду вырваться из своего заключения и обессилев от усталости, Тороп возвратился в подвал и прилег на солому, чтоб отдохнуть и подумать снова о горьком своем положении.
Прошло еще несколько часов; солнце начинало уже садиться, как вдруг Торопу послышался отдаленный шум, похожий на конский топот; вскоре потом раздался громкий лай псов и голоса охотников. Подмостясь опять к окну кладовой, Тороп увидел, что весь псарный двор наполнен людьми, лошадьми и собаками. Охотники расседлывали своих коней, спускали со свор собак и суетились вокруг огромного корыта, которое стояло посредине двора. Один молодой человек, в богатом охотничьем платье великокняжеского стремянного, казалось, распоряжался всем и отдавал приказания.
-- Проворней, ребята! -- кричал он. -- Коней на водопой! Да кормите собак: они сегодня славно потешили государя великого князя и, чай, больно проголодались.
-- Так точно, это Стемид! -- сказал Тороп. -- Э, да ведь он задушевный друг Всеслава! Что, если б мне удалось перемолвить с ним словца два... -- Эй, молодец! -- закричал он, стараясь сколь можно более просунуть в окно свою голову. -- Господин Стемид!
Стемид оглянулся; но так как окно кладовой было наравне с землею и ему не пришло на мысль посмотреть вниз, то он, поглядев вокруг себя, сказал с приметным удивлением:
-- Что за диковина!.. Да кто ж это меня зовет?
-- Я! -- продолжал Тороп. -- Я, Торопка Голован.
-- Да где же ты?
-- Здесь, подле тебя. Да что ты смотришь поверху, гляди вниз.
Стемид опустил глаза.
-- Ба, ба, ба! -- вскричал он с громким хохотом, увидев уродливое лицо Торопа, которое, наполняя собою просвет узкого окна, казалось, выглядывало из земли. -- Это ты, приятель?.. Что это ты, как суслик, из норы выглядываешь? Кто тебя сюда запрятал?
-- Вестимо кто, злодей Вышата. Да не о том речь: мне надо сказать тебе слова два о Всеславе.
-- Тс, тише, тише! -- прервал вполголоса Стемид, поглядев с беспокойством вокруг себя. -- Послушай, Тороп, нельзя ли тебе как-нибудь выйти из этого подземелья?
-- Да кабы можно было, так черт ли бы велел мне увязить голову в этом проклятом окне. Посмотри: тут есть дверь; она заперта снаружи.
-- Постой!.. -- сказал Стемид. -- Да замка-то нет... одна задвижка... Ну, выходи, проворней, -- закричал он, отворяя дверь.
Тороп протащил назад свою голову, соскочил на землю и в два прыжка очутился на псарном дворе.
-- Покамест в лесу, за Почайною.
-- Как, так близко от Киева?
-- Да это бы еще ничего, а вот что худо: проклятый Вышата пронюхал все и знает теперь, где его найти.
-- Что ты говоришь?
-- И это бы не беда; хоть он и знает, где Всеслав, а не скоро бы до него добрался; да вот что плохо: Вышата выпытал от меня обо всем, хочет завтра чем свет отправить со мною воинов, и мне придется выдать им Всеслава руками.
-- Как, Тороп, и ты согласился?
-- Что ж делать, молодец: неволя скачет, неволя плачет, неволя песенки поет. Мало ли я вертелся и туда и сюда...
-- Выдать руками Всеслава!.. Да ты бы должен...
-- Что, господин честной?
-- Умереть, а не говорить ни слова.
-- Право!.. А скажи-ка мне, господин Стемид, сбирались ли когда-нибудь зарыть тебя живого в землю -- а?.. Надевали ли тебе петлю на шею?.. Затягивали ли ее помаленьку да с расстановками -- а?.. То-то и есть! Хорошо говорить о смерти, когда она за тридевять земель, а как висит на носу, так, прошу не погневаться, молодец, и тебе небо с овчинку покажется!
-- Вышата знает, где его найти!.. -- сказал, помолчав несколько времени, Стемид. -- И завтра чем свет...
-- Да, завтра чем свет его соследят, как красного зверя.
-- Так надобно сегодня же уведомить об этом Всеслава.
-- Вестимо надобно, да как?
-- Если б я мог отлучиться...
-- Так прошатался бы даром всю ночь по лесу; а если бы и набрел ненароком на Чертово Городище, где живет теперь Всеслав, так без проводника наверное увяз бы в болоте. Нет, молодец, постарайся как-нибудь меня отсюда выручить, так это будет вернее.
-- За этим дело не станет, Тороп. Теперь еще светло, а вот как смеркнется и придет сюда великий князь со всем своим поездом...
-- Да разве он теперь не здесь?..
только вот что: куда ты спрячешь Всеслава? В лесу ему оставаться нельзя; теперь, как узнали, что он придерживается за Почайною, так все кусты обшарят... Э, постой, я найду ему местечко!.. Только бы нам спрятать его денька на три, а там авось как-нибудь это дело-то уладим. На первых порах за него никто не смеет и челом ударить великому князю -- теперь он больно гневен; а как немного поуходится, так за Всеслава станут хлопотать и Рохдай, и боярин Ставр, и Соловей Будимирович, да и сам Добрыня словечко замолвит. Ты знаешь Аскольдову могилу?
-- Как не знать.
-- Ну вот, как пойдешь к ней от села Берестова и поравняешься с сосновым лесом, так надобно повернуть направо по тропинке, в глубокий овраг; идти все оврагом, мимо пчельника, вплоть до осиновой рощи; а тут принять налево, так и упрешься в низенькую, ветхую избушку. В ней живет старуха, ее зовут Вахрамеевной. Скажите ей, что вы присланы от княжеского стремянного Стемида для того, чтоб она укрыла вас от злых людей. Если же она начнет отнекиваться, так скажи ей, Тороп: Стемид велел, дескать, бабушка, тебе напомнить Велесов праздник и озеро Долобское.
-- Долобское озеро?
-- Да. Вот изволишь видеть: эта Вахромеевна слывет в народе ведьмою, и в прошлом году -- помнишь, как был падеж на скотину, -- прошел слух, что это ее козни. Вот в самый Велесов день, близ Долобского озера, она попалась в руки к пьяным посадским, и они утопили бы ее наверное в черном омуте, кабы, на ее счастье, не прилучилось мне ехать мимо с княжескою охотою; да и я-то насилу ее выручил. Она поклялась Чернобогом, что вечно будет благодарна и при случае не пожалеет даже живота своего, чтоб сослужить мне какую бы то ни было службу... Эй ты, Зудила Горлопанов, -- продолжал Стемид, обращаясь к одному седому охотнику, -- поди-ка сюда! Видишь ли ты этого детину?
-- Вижу, господин Стемид.
-- Я принимаю его в государеву охоту, на место ловчего Юрки, который сегодня сломил себе ногу и, чай, долго не оправиться. Ну что ж ты глаза-то выпучил?
-- Не погневайся, господин Стемид, -- сказал охотник, посматривая с удивлением на Торопа, -- да неужли-то не нашел ты никого покрасивее этого детины?
-- Молчи, Горлопанов, не твое дело: он несмазлив, да зато досуж. Отбери у Юрки платье, шапку, рог и всю охотничью сбрую и отдай ему.
-- Слушаю. В пору ли только ему будет? Юрка малый рослый, а этот видишь какой!.. Не знаю, сколько его в земле, а на земле-то немного.
-- Ничего. Зипун подберет да подтянет поясом, а шапка-то уж, верно, широка не будет.
-- В самом деле!.. -- прервал с громким хохотом охотник. -- Ай да головка! Экий пивной котел! Ну, брат, по голове, нечего сказать, ты Полкан-богатырь, да плечи-то у тебя узеньки.
-- Каковы ни есть, любезный, -- прервал Тороп, -- а на медведя один хаживал.
-- Ой ли?
-- С волками песенки певал, а с лисой поплясывал.
-- О, да ты, никак, балагур, товарищ? Ну, пойдем, что ль? Я наряжу тебя ловчим, только смотри, любезный, не вдруг показывайся, а то, пожалуй, всю псарню распугаешь.
Тороп отправился вслед за ним в большую избу, в которой располагались ночевать все охотники; а Стемид, отдав еще несколько приказаний, пошел за ворота наружной стены, чтоб видеть еще издалека, когда великий князь станет подъезжать к селу Предиславину.
Солнце закатилось. Зарделись и вспыхнули в пламенном разливе вечерней зари дымчатые облака на западе, и в конце широкой просеки, которая разрезывала надвое дубовую рощу перед селом Предиславиным, зачернелась густая толпа всадников: дубовые ворота заскрипели на тяжких вереях; стража выстроилась перед своею караульнею, и ключник Вышата, окруженный служителями и держа в обеих руках поднос с большим серебряным кубком, вышел за ворота. Медленно двигалась толпа всадников. Впереди, на белом коне, ехал великий князь, а подле его стремени ближний дворцовый сокольничий; он держал на левой руке своей белого кочета. За ним ехали, не наблюдая никакого порядка, богатыри, бояре и витязи великокняжеские, а позади, попарно, охотники соколиной охоты, несколько конных воинов варяжской дружины и киевский воевода Светорад, который, поотстав от других, ехал, разговаривая с любимыми певцами Владимира: Соловьем Будимировичем и Фенкалом. Когда великий князь приблизился к воротам, ключник Вышата, сделав несколько шагов вперед и поклонясь в пояс, сказал:
-- Милости просим, государь Владимир Святославич, милости просим! Давно ты не изволил сюда жаловать; без тебя твой потешный двор заглох травою и туманом подернулся. Пригрей его, солнышко наше красное, и выкушай кубок сладкого меду из погребов твоего села Предиславина.
-- Спасибо, Вышата! Посмотрим, как ты угостишь нас, -- сказал Владимир с ласковою улыбкою, въезжая в ворота. Вслед за ним двинулся весь поезд, исключая охотников и варяжских воинов: первые отправились на соколиный двор, который пристроен был снаружи к одной из стен ограды, а вторые вошли вместе со стражею в караульню.
лет, но шел бодро и смело поглядывал вокруг себя; другой, по-видимому гораздо моложе, тащился вслед за ним, спотыкаясь и путаясь при каждом шаге в длинных полах своего кафтана; он посматривал робко во все стороны и поправлял беспрестанно надвинутую на глаза шапку, которая едва держалась на огромной его голове.
-- Э, Зудила Горлопанов! -- закричал стоящий вне ограды, подле самых ворот, видный варяжский воин. -- Подобру ли, поздорову?
-- Живется покамест, господин Якун! -- отвечал охотник, садясь на свою лошадь.
-- Куда так поздно?
-- На Почайну.
-- Зачем?
-- Про то знают старшие да вот этот парень, которого мне велено проводить до Олеговой могилы.
-- А кто он таков?
-- Не знаю, чем он был сегодня поутру, а теперь ловчий великокняжеской псовой охоты.
-- Ну, брат Зудила, каких молодцов вы подбираете!.. Что за недоросток такой!.. Да подсади его!.. Видишь, он не вскарабкается на коня... А цепок проклятый!.. Смотри-ка, так и повис на гриве!.. Видно, мал, да удал... Э!.. Да что это?.. Постой-ка! -- вскричал Якун, подойдя к малорослому охотнику. -- Ба, ба, ба! Тороп!.. Погоди, погоди, любезный! -- продолжал он, схватя под уздцы лошадь. -- Не торопись!.. Давно ли ты попал в княжескую охоту?
-- Сегодня, господин Якун, -- сказал Тороп. -- Да не мешай мне: я послан наскоро.
-- В самом деле?.. А я слышал, что будто бы ключник Вышата велел тебя здесь призадержать: так не погневайся, если я пошлю спросить его.
-- Послушай, Якун, -- прервал Тороп вполголоса, -- разве ты слуга ключника Вышаты? И захочешь ли ты, благородный витязь, для того, чтоб угодить этому старому срамцу, погубить такого же удалого молодца, как ты?
-- Удалого молодца?.. То есть тебя?
-- Я говорю не о себе.
-- О ком же?
-- О бывшем отроке великокняжеском Всеславе.
-- Как так?
-- Мне некогда тебе об этом рассказывать, но знай, что если ты меня задержишь, то завтра же Всеслав будет пойман и казнен на лобном месте.
-- За то, что он не хотел выдать руками своей невесты и убил десятника Звенислава?
-- Вот что! -- продолжал Якун. -- Этот Всеслав обидел товарища моего, Икмора, и если б он не был под опалою великого князя, так не только Икмор, но и я стал бы с ним биться не на живот, а на смерть; но чтоб я, природный варяг, я -- Якун, сын Лидульфостов, помешал тебе спасти от позорной казни этого молодца... Нет, черт возьми! Клянусь Геллою, этого не будет! Он обидел моего друга, и если мне удастся отомстить ему, то смерть его неизбежна; но он все-таки удалой детина, храбрый витязь и виноват только в одном, что, умертвив Звенислава, не свернул шею самому Вышате... Ступай, я не держу тебя!
Тороп приударил плетью свою лошадь и помчался вскачь к дубовой роще.
-- Постой, постой! -- кричал, догоняя его, старый охотник. -- Ну, что ты, выпуча глаза-то скачешь? Иль ты хочешь совсем сморить коня? Ведь он и так с самого утра все под седлом: не успел и травки пощипать. Да тише ты!.. Чтоб тебе шею сломить, леший проклятый!
Доскакав до дубовой рощи, Тороп осадил свою лошадь и поехал рысью.
-- Ступай шагом, -- продолжал охотник. -- Видишь, здесь в лесу какая темнеть: наедешь на пенек, так и в самом деле шею сломишь. Я прошлым летом и днем так грохнулся оземь, что после пяти зубов не досчитался; ну, да то дело другое: надо было потешить государя великого князя, перенять лису от опушки; а теперь из-за чего я стану себе ребра-то ломать?
-- Что ж делать, товарищ, -- сказал Тороп посдерживая своего коня, -- дело-то спешное, за которым я послан.
-- Да зачем тебя послали на Почайну? Уж не обошли ли там медведя?
-- То-то и есть, что обошли; завтра чем свет пошлют отыскивать его берлогу.
-- Вот что! А ты, видно, послан, чтоб согнать побольше народу?
-- Ну да.
-- А зачем меня послали с тобою?
-- Ты знаешь зачем: проводить до Олеговой могилы. Оттуда я дорогу хорошо знаю; а здесь-то я редко бывал. Да мне же надобно будет и коня тебе отдать.
-- Как так?
-- А как же? Да разве можно верхом обойти медвежью берлогу? В ином месте и пешком-то насилу продерешься.
Охотник замолчал, а Тороп, продолжая ехать небольшою рысью, принялся, по своему обыкновению, насвистывать и мурлыкать вполголоса песенки. Более получаса ехали они, не говоря ни слова.
-- Ну вот и Олегова могила, -- сказал наконец охотник, указывая на высокий курган, который чернелся вдали на скате горы Щековицы. -- А вот прямо Желань. Ну что, дальше, что ль, ехать?
-- Нет, здесь все пойдут знакомые места, не заплутаюсь, -- отвечал Тороп, слезая с коня. -- Прощай, Зудила! Скажи господину Стемиду, что я свое дело сделаю и постараюсь поставить милого дружка туда, куда он приказывал. Да кстати, возьми уж с собою этот проклятый зипун: вишь, какой он долгополый: пешком-то в нем не далеко уйдешь. Ночь теплая, и в одной рубахе не озябну.
Желани. Когда Тороп вошел в дремучий лес, который, идя от этого урочища, распространялся верст на двадцать во все стороны, то невольно призадумался. Вечерняя заря уже потухла, и хотя в то же самое время восток начинал светлеть и черные тучи превращались в прозрачные облака, слегка посребренные первым отблеском утренней зари; хотя темнота не могла долго продолжаться в конце нашего мая месяца, когда, по словам простого народа, заря сходится с зарею, но довольно было и одного часу совершенной темноты, чтоб сбиться с дороги и зайти в такую глушь, из которой после и в целые сутки он едва бы мог выбраться.
Не раз уже случалось Торопу плутать в этом лесу, коего большая часть была заповедана еще со времен великого князя Святослава. Он не знал, на что ему решиться: дожидаться ли, пока забрезжит слабый свет, или пуститься наудачу по дороге, которая при каждом перепутье дробилась на бесчисленное множество тропинок и следов, наделанных охотниками, пчеловодами и жителями окрестных мест, которые приезжали в этот лес подбирать валежник. Сверх того, хотя Тороп не мог назваться трусом, но он боялся леших, русалок и знал так много рассказов о хитрых кикиморах и злом Буке, что невольный трепет пробежал по его жилам, когда при входе в этот дремучий лес его обдало холодом и густой мрак -- этот вещий мрак лесов, как будто бы опускаясь с древесных ветвей, обхватил со всех сторон и одел его таинственным своим покровом.
"Но если я буду дожидаться утра, -- подумал Тороп, -- если Вышата, узнав о моем побеге, успел предупредить меня... Нет... так и быть -- пойду наудачу!.. Была не была, авось не заплутаюсь".
И вот Тороп, как робкий заяц, прислушиваясь и озираясь поминутно, пустился почти ощупью по узкой дороге. Чем он шел далее, тем чаще становился дремучий лес и темнее мрак, его окружающий. Кругом царствовала такая могильная тишина, что он слышал и мог считать каждое биение своего сердца. Все предметы принимали какой-то грозный и чудный вид. Тут опаленная громом сосна протягивала к нему, как длинные руки, свои иссохшие черные ветви; там из-за деревьев, как в белом саване мертвец, выглядывал березовый пень... Вот что-то перекатилось через дорогу; вот черный ворон встрепенулся и замахал спросонья широким крылом своим; тут вдруг из-под куста затеплились, как две свечи, глаза дикой кошки и завыл в дупле зловещий филин.
-- Ух, как холодно!.. -- прошептал Тороп, пожимаясь и дрожа всем телом. -- Ну, страсть!.. Зуб на зуб не придется!.. Эка дичь, подумаешь!.. И звезд-то отсюда не видно, а то бы хоть по ним добраться как-нибудь до места... Да вот постой, -- продолжал он, увидя вдали просвет, -- никак, дорога выходит на поляну. Только бы мне оглядеться-то порядком...
В самом деле, через несколько минут Тороп вышел на большую луговину. Он остановился и поглядел вверх: едва можно было различать звезды, какими усыпан был небосклон; их бледный свет сливался уже с светом утренних небес; одна только звездочка ярко светилась на востоке. Она искрилась и блистала на беловатых небесах, как сверкает алмаз на чистом серебре.
-- Это ты, моя путеводительница! -- вскричал с радостью Тороп. -- Сестрица-звездочка, ранняя звездочка, здравствуй!.. Теперь я знаю, куда мне идти: она останется у меня по левую руку, и если бы только не повстречалась со мной русалка и не обошел меня какой-нибудь леший... Чу!.. -- продолжал Тороп, вздрогнув от ужаса. -- Легок на помине, проклятый!
В эту самую минуту чудный и отвратительный крик, не сходный с голосом никакого животного, пронесся по лесу. Эти дикие звуки, похожие и на громкое ауканье двух человек, которые, отыскивая друг друга, перекликаются меж собою, и на неистовый хохот безумного, казалось, то приближались к тому месту, где стоял Тороп, то вдруг, отдаляясь, замирали в лесной глуши. По временам эти нестройные и пронзительные вопли понижались до тихих вздохов, и потом, вдруг возвышаясь с неимоверной быстротою и как будто бы раздирая воздух, гремели, дробились и, повторяемые отголоском, оглушали оледеневшего от ужаса Торопа {15}.
На противоположной стороне поляны вышел из лесу человек необычайного роста; он делал такие огромные шаги, что в полминуты достиг того места, где лежал без памяти бедный Тороп.
-- Кто ты? -- загремел грозный голос.
Тороп молчал.
"Ну, пришел мой конец!" -- подумал он, чувствуя, что его приподнимают с земли.
-- Помилуй, господин леший! -- завопил Тороп.
-- Что ты, что ты, полоумный, иль не узнаешь своего господина?
-- Господина? -- повторил Голован, осмелясь наконец взглянуть на лешего. -- Ах, батюшки светы!.. В самом деле это ты, боярин!
-- Говори скорей, бездельник, -- закричал незнакомый, -- где Всеслав?
-- Зачем ты здесь?
-- Ух, батюшки! Ну, перепугался же я!
-- Да станешь ли ты отвечать на мои вопросы, негодяй? Говори, или я сей же час размозжу тебе голову.
-- Не гневайся, боярин, -- прервал Тороп. -- Дай только с духом собраться.
-- Вестимо где: на Чертовом Городище.
-- Его там нет.
-- Как нет?..
-- Не наказал ли я тебе быть при нем неотлучно?
-- Безумный!
-- Выслушай, боярин, я расскажу тебе все, как было: как Вышата хотел меня повесить; как я сидел в пустом подвале; как Стемид выпроводил меня из села Предиславина; как он приказал мне отвести Всеслава в одно укромное местечко, где уже, верно, его не найдут...
-- Но разве узнали?..
-- То-то и дело. Этот разбойник Вышата все пронюхал, и, чай, теперь уже посланы воины обшарить кругом все Чертово Городище. Хорошо еще, что Всеслав дал оттуда тягу.
-- Где-нибудь около села Предиславина. Он сам мне изволил сказать, что если я скоро не вернусь с весточкой от его невесты, то он уйдет вслед за мною.
-- Безумный! -- повторил незнакомый. -- Поспешим, Тороп!.. Я стану искать его с одной стороны села Предиславина, а ты с другой... Пока еще не наступило утро, мы можем спасти его. Но если... о, поспешим, поспешим, Тороп!
Незнакомый пустился скорыми шагами по той самой дороге, по которой шел прежде его слуга. Тороп едва успевал бежать за своим господином, но, несмотря на то что запыхался и едва мог говорить, рассказал ему на бегу со всею подробностью свои приключения. Через полчаса они достигли дубовой рощи. Вся окрестность покоилась глубоким сном, но стража бодрствовала у ворот села Предиславина; в высокой гриднице светились яркие огни; толпы слуг бегали и суетились по двору; звучали гусли златострунные, и серебряные кубки звенели, ударяясь друг о друга. Все кипело жизнью вокруг дворца великокняжеского: Владимир Солнышко пировал со своею удалою дружиною.
Незнакомый и Тороп расстались: первый пошел налево частым кустарником, а последний продолжал идти рощею, которая огибала с правой стороны все наружные строения села Предиславина и почти подходила к самому огороду" от которого отделялась одним высоким бревенчатым тыном.
{15} -- Кто живал весной в деревне, а особенно в наших степных губерниях, тот, без всякого сомнения, знает, какой безобидный и робкий зверь пугает этим криком суеверных поселян, доселе уверенных, что это аукает и хохочет леший. Впрочем, надобно сказать правду, что этот чудный и пронзительный крик, раздаваясь во время тихой весенней ночи, наводит невольный ужас на всякого.