Глава XI
Левшин нашел боярина в его любимом теремном покое.
-- Добро пожаловать, Дмитрий Афанасьевич, -- вскричал Куродавлев, идя к нему навстречу.
-- Ну, что твоя суженая? Привез ли ты ее?
-- Привез, Юрий Максимович.
-- Аи да молодец!.. То-то потеха будет в Мещовске!.. Чай, Федька Токмачев затеял пир во весь мир!.. Гостей назвал!.. Исхарчился!.. Ан вот тебе и невеста!.. Что, взял?.. По усам текло, да в рот не попало... мошенник этакий!.. А я, Дмитрий Афанасьевич, начинал уже побаиваться... Да что вы, шагом, что ль, ехали?
-- Туда ехали скоро, Юрий Максимович, а назад, почитай, все шагом, насилу дотащились.
-- Как так?.. На этой тройке?
-- Что ж делать: дорога-то больно плоха. Ведь мы ехали зимним путем.
-- Зачем?
-- За нами была погоня, а повозка-то у нас сломалась. Вот пока мы сидели, притаясь в лесу, погонщики взяли у нас переду. Мы после кое-как телегу достали, да ехать-то нам нельзя было по одной с ними дороге.
-- Вот что -- Так за вами была погоня!.. А знает ли Андрей Поморянин, что это дело ты спроворил?
Как же!.. И меня и слугу моего видел сторож.
Ну, так мешкать нечего!.. Чай, будущий твой тесть знает, что ты гостишь у меня, и уж, верно, сюда пожалует. Ступай-ка, Дмитрий Афанасьевич, принарядись на скорую руку, да и к венцу!.. Коли вас успеют повенчать прежде, чем он приедет, так и все концы в воду!.. Вот этак-то будет лучше, -- продолжал оярия, когда Левшин вышел из покоя, -- а то ведь, в самом деле, как скажешь отцу: да, дескать, любезный, дочка твоя здесь, и я, посторонний человек, хочу выдать ее замуж; а тебе, дескать, родному ее батюшке, до этого и дела нет. Хочешь с нами пировать -- милости просим, а не хочешь -- так со двора долой! Да этого сказать и язык не поворотится!.. Вот дело другое, как повенчались, так уж тут и батюшке говорить нечего: в жене волен муж, а не отец.
-- Эй! Кто там?
В комнату вошел дворецкий.
-- Кондратий, -- молвил Куродавлев, -- пошли-ка сказать, чтоб невесту скорей наряжали; да готова ли колымага, в которой повезут ее к венцу?
-- Как же, Юрий Максимович, она уж давно стоит у старосты на дворе.
-- А много ли вершников будет в жениховом поезде?
-- Всего пятнадцать человек. Впереди Андрюшка Барсук поедет с тулумбасником, за ним шестеро вершников попарно, там жених с двумя дружками, а позади еще шестеро вершников.
-- На своем аргамаке, батюшка; только мы оседлали его твоим кизылбашским седлом с каменьями; плат под седлом из травчатого аксамита, науз из витого золота, а поводная цепь -- серебряная.
-- Хорошо!.. Теперь ступай, да поторопи жениха, мешкать нечего.
Оставшись один, Куродавлев подошел к окну, из которого был виден" двор, озеро, церковь и все село; он с приметным беспокойством посматривал на дорогу, которая шла по той стороне озера.
-- Вот, так и жду, -- прошептал он, -- что этот Андрей Поморянин нагрянет ко мне как снег на голову!.. Э! Да вот уж кто-то едет, тройкою в телеге... Ахти, никак он!.. Кажись, в телеге сидит старик... Вот шибко поехали... Авось мимо... Нет! Заворачивают на плотину... сюда едут!.. Ну, так и есть!!! Верно, Андрей Поморянин!.. Эй, Степка! -- продолжал боярин, растворив сенную дверь. -- Сбегай проворней -- узнай, кто это ко мне приехал?
Через несколько минут слуга воротился и доложил Куродавлеву, что приехал передовой боярина Кириллы Андреевича Буйносова.
-- Как! -- вскричал с радостью Куродавлев, -- друг сердечный, Кирилла Андреевич?.. Ну, не ждал я так скоро дорогого гостя!.. Милости просим. Вот кстати-то пожалует!.. В посаженые отцы его к молодой... Да, хочет или не хочет, а уж угорское-то винцо мы с ним покончим!.. Веди сюда передового.
-- Вот он, Юрий Максимович, -- сказал дворецкий, введя в покои Савельича, этого досужего пчеловода и костоправа, который был некогда раскольником и жил в работниках у Андрея Денисова. -- А я, батюшка, -- промолвил Кондратий, -- пришел доложить тебе, что жених готов и сейчас едет в церковь.
-- Да вот и поезд тронулся, -- прервал Куродавлев, -- а вот и жених... Экий молодчина, подумаешь!.. Любо-дорого взглянуть!.. И осанка-то какая!.. Ну, похож ли он на стрелецкого сотника?.. Эх, жаль!.. А что, брат, -- продолжал боярин, садясь в кресла и обращаясь к приезжему, -- как тебя зовут?
-- Антошка Савельев, батюшка.
-- Ну что, Савельич, ты далеко оставил своего барина?
-- Нет, государь Юрий Максимович, много, если версты четыре переду взял. Лошадки-то у меня поплоше боярских, да и больно поумаялись.
-- Так друг-то мой сердечный того и гляди прикатит?.. Да как же он это пустился в дорогу: ведь путь не близкий, а оп мне писал, что не может встать с постели?
-- Да, батюшка! Кирилла Андреевич изволит зашибить правую ножку, и на первых-то порах я думал, что не скоро встанет; да видно, что это мне так с испуту показалось.
-- Тебе?
-- Да, Юрий Максимович, ведь боярипа-то я пользовал.
-- Вот что! Так ты человек досужий?
-- Знаем кой-что, кормилец. Я таки за мой век много косточек повыправил.
Так ты костоправ?.. А руду метать умеешь?
И это маракуем. Коли надо твоим лошадкам кинуть кровь, прикажи, батюшка; а коли часом и тебе самому надо будет жилку открыть...
Нет уж, брат, спасибо!.. Вот разве как-нибудь ногу или руку вывихну...
-- Что-ты, что ты? -- прервал боярин с громким смехом
-- Вот о чем Бога молит!
-- А что ж, государь Юрий Максимович?.. Коли тебе на роду написано вывихнуть ручку или ножку, так уж лучше при мне: ведь разные костоправы, батюшка, какому попадешься...
-- Да лучше, брат, никакому. А скажи мне, что Кирилла Андреевич совсем, что ль, выздоровел?
-- Нет, батюшка, все еще изволит прихрамывать; а подождать не хотел: что-то больно к тебе торопился.
-- Знаю, знаю!.. Да порадовать-то его будет нечем.
-- Юрий Максимович! -- сказал дворецкий, входя торопливо в комнату, -- сейчас въехал на двор вот этот раскольничий-то голова...
-- Кто?.. Андрей Поморянин?
-- Да, батюшка.
-- Ступай проворней... прими его со всяким почетом.
-- Как, батюшка!.. Этого еретика?
-- Да, да!.. Как самого дорогого гостя -- слышишь?
-- Слушаю, сударь! -- пробормотал дворецкий, с трудом скрывая свое негодование.
-- Введи его в большую расписную палату: оттуда он ничего не увидит; да попроси его обождать минутки две, а там как я к тебе пришлю, проводи его сюда. Ну, ступай проворней!
Куродавлев подошел опять к окну.
-- Да что ж это они едут не едут? -- сказал он с приметным нетерпением. -- Что за увальни такие!.. И зачем я не приказал им ехать рысью!.. Вон плетутся как!.. Ну, слава Тебе, Господи, -- доехали!.. Вошли в церковь... Теперь за невестой дело станет!.. Эх, проваландаются они вплоть до вечерен!.. Ведь эти девки перед венцом -- беда!.. Чай, ревет теперь в истошный голос, а мои-то дуры, чем бы ее скорее снаряжать, глядишь -- также голосят!.. Ох, эти бабы! Как примутся вопить да причитать, так их ничем не уймешь!.. А! Вот никак зашевелились... отворяют ворота... вот невеста выехала!.. Благо церковь-то близко... Вот и свахи принимают ее из колымаги... ведут на паперть... Ну, теперь можно!.. Послушай-ка, Савельич, пошли сенного мальчика сказать Кондратию, чтоб он ввел сюда приезжего гостя, а сам подожди в сенях: мне еще надо будет с тобой словечка два перемолвить.
Оставшись один, боярин начал ходить взад и вперед по комнате. Несмотря на свою природную отвагу, он очень был встревожен. Да и было отчего: в первый раз еще в жизни познакомился он с чувством, вовсе ему неизвестным. Что грех таить: у боярина Юрия Максимовича Куродавлева сердце замирало от страха; и тот, кто не дрогнул бы стать один против целой толпы врагов, не мог подумать без ужаса, что он должен остаться с глазу на глаз с каким то Андреем Поморянином, ничтожным раскольником, безоружным. Но этот раскольник был обиженный отец -- этот старик пришел требовать от него своей дочери. Как ни старался убедить себя Куродавлев, что он делает доброе дело, помогая православному жениться на раскольнице, что он возвращает духовной пастве одну из ее заблудших овец и что лучше было для невесты Левшина покинуть отца, чем остаться навсегда отлученной от истинной церкви -- но все это было напрасно. Неумолимая совесть говорила свое; она шепнула ему: "не ради доброго дела ты отнимаешь дочь у отца -- нет! а ради того, чтоб отомстить мещовскому воеводе. До сей поры ты не краснел ни перед кем, Куродавлев; кому ты не смел глядеть прямо в глаза? А теперь... Ну-ка, Юрий Максимович, не моргни, любезный, когда глаза раскольника встретятся с твоими; не покрасней, когда этот старик начнет с тобой говорить о своей дочери"...
-- Да что ж это такое? -- прошептал боярин, стараясь ободрить себя. -- Ведь девку-то не я сманил, да и Левшин увез ее не насильно... А коли дочка сбежала с молодцом, так еще батюшка должен мне спасибо сказать, что я поторопился этот грех венцом прикрыть... Чу! Да вот никак он идет! -- промолвил Куродавлев, садясь в кресла.
Двери распахнулись настежь, и Андрей Поморянин, войдя в комнату, низко поклонился хозяину.
-- Милости просим, сосед любезный! -- сказал Куродавлев, привставая. -- Ведь мы, чай, с тобой соседи?
-- Очень рад с тобой познакомиться.
Не о знакомстве речь, Юрий Максимович, -- сказал почтительным голосом Андрей. -- Где нам, простым людям, вести знакомство с таким знаменитым сановником.
-- Ну, полно, любезный! -- прервал Куродавлев. --
-- Что тут разбирать чины, дело соседское.
Желая чем-нибудь задобрить Андрея Поморянина, Куродавлев решился отступить от своих правил, и несмотря на то, что гость его был в простом сером балахоне, он пригласил его садиться.
-- Нет, Юрий Максимович, -- сказал Андрей, -- я и постою. Непригоже мне сидеть перед тобой: я не гость твой, а челобитчик.
-- Все равно! -- возразил Куродавлев. -- Может быть, тебе не в привычку сидеть перед нашей братией, боярами?.. Да ведь у нас не Москва, любезный, мы здесь живем попросту... Вон скамеечка, придвинь-ка ее сюда да садись, голубчик!
В продолжение этих речей, которые, казалось, сильно потревожили Андрея, угрюмое лицо его покрывалось ярким румянцем. Он не тронулся с места, не вымолвил ни слова; но что-то похожее на исполненную неприязни и презрения улыбку изобразилось на бледных устах его.
-- Да полно, не чинись! -- продолжал боярин. -- Уж коли я тебя прошу, так садись, братец!
Та же самая улыбка была ответом боярину, но на этот раз Андрей его послушался: он молча взял, только не скамью, а точно такое же кресло, на каком сидел хозяин, поставил против него и опустился в него так небрежно, с такой свободой, как будто бы весь свой век сиживал в боярских креслах.
"Ах, он балахонник! -- подумал Куродавлев. -- Вишь, как плюхнул!., так и развалился -- словно перед своим братом!.. Мог бы и на кончике посидеть, охреян этакой!"
-- Юрий Максимович! -- сказал Андрей, не обращая никакого внимания на весьма заметное неудовольствие хозяина, -- я приехал просить твоей защиты.
-- Говори, любезный, говори!
-- Кто не знает в нашей стороне, боярин, что ты не даешь потачки ни ворам, ни разбойникам, стоишь горой за правду и не покривишь душой не токмо ради знакомства и приязни, но и ради собственного живота своего.
"Ну! -- подумал Куродавлев, -- с ним держи ухо востро!.. Вишь, какой лисой подъезжает!"
-- Я и подумать-то не смею, -- продолжал Андрей, -- чтоб ты захотел помогать в деле воровском какому-нибудь разбойнику... Ведь лучше всякого знаешь, боярин, что тот, кто мирволит недобрым людям, и сам недобрый человек, а кто помогает и дает приют отъявленным ворам и разбойникам, тот сам такой же точно вор и разбойник, как они.
Вся кровь бросилась в лицо Куродавлева.
-- Да о каких ты это говоришь разбойниках? -- промолвил он едва внятным голосом. -- Я, брат, обиняков не люблю!.. Говори прямо!
-- Изволь, боярин!.. Прямо, так прямо. Меня ограбил стрелецкий сотник Левшин, который живет в твоем доме.
-- Ограбил!.. Что, ты, братец, в уме ли?
"А что он у тебя украл? Серебро, что ль, из сундука вытащил, коней свел, кладовую подломал, деньги отнял?.." Деньги! Да если б он обобрал меня до последней копейки, поджег дом, разорил вконец, пустил бы по миру в одной рубашке -- так я махнул бы рукой и сказал: "Бог с ним! И деньги, и добро, и дом -- все дело наживное!.. А не наживу, так что ж?.. Земное достояние-
-- Но этот злодей -- прах!.. украл у меня единственную дочь, сделал меня на старости сиротою, погубил душу христианскую!..
-- Погубил душу! -- вскричал Куродавлев, обрадовавшись, что может на что-нибудь опереться. -- Уж не душу ли твоей дочери, которая с ним убежала?.. Нет, голубчик, погоди!.. Она будет законной супругою Левшина и православной христианкою. Слышишь ли, господин Поморянин -- православной!
-- Я пришел к тебе не о вере состязаться, -- прервал Андрей. -- Кто б я ни был по-вашему: раскольник, татарин, жид, а я все-таки отец и говорю тебе, боярин Куродавлев: отдай мне мою дочь!
-- Да небойсь, Андрей, дочь твоя не пропадет!.. Послушай, любезный, -- продолжал Куродавлев ласковым голосом, -- ведь ты знаешь пословицу: "снявши голову о волосах не плачут". Уж коли дочь твоя бежала с молодым парнем, так на что она тебе?.. Да я бы на твоем месте перекрестился, что она замуж выходит за Лев-шина. Ведь после такого дела кто на ней женится?
-- Это моя забота, боярин; захочу, так выдам ее замуж.
Чай, за мещовского воеводу?.. Чего доброго этот срамец на все пойдет!.. Да какая жизнь-то ее будет? Вечный попрек!.. Эй, любезный, не упрямся!.. Ну, сам скажи: чем Левшин ей не жених?
-- Нет! -- вскричал Андрей. -- Я никогда не соглашусь...
-- Экий ты какой! -- прервал Куродавлев. -- Сам не умел сберечь дочери, так чего тут -- не соглашусь!.. Уж если прежде тебя не спрашивались, так теперь и подавно спрашиваться не станут. Да и что ты этак упираешься?.. а Ради того, что Левшин не ваш брат старообрядец...
-- Нет, Юрий Максимович, это -- другая речь.
-- А коли другая, так о чем же и говорить?.. Левшин отличный молодец, человек родословный, поместный!.. Не будь он стрелецким сотником, так и я бы не задумался с ним породниться...
-- Да если тебе, Юрий Максимович, бесчестно породниться со стрелецким сотником, так почему же ты думаешь, что я захочу выдать за него мою дочь?
-- Что, что? -- промолвил Куродавлев. -- Эк, куда хватил!.. Ты, голубчик, говори, да не заговаривайся!.. Разве я то, что ты?
-- А почему ты знаешь, боярин, кто я?
-- Кто ты?.. Да, не прогневайся, любезный, я, чаю, ты или беглый дьячок, или поп-расстрига; ну, а может статься, и гость московский. Там вашей братии много развелось.
-- Нечего делать! -- прошептал Андрей. -- Да не вменит мне Господь, что я нарушаю обет мой!.. Нет, Юрий Максимович, я не поп-расстрига, не беглец, а такой же родовой человек, как и ты. Отец мой был окольничий, Яков Яковлевич Денисов, а я старший сын его, Андрей.
-- Андрей Яковлевич Денисов, племянник князя Мышецкого?
-- Да, боярин.
-- В этом сером балахоне?
-- А на что ваши парча и бархат тому, кто гнушается всей земной роскошью. Это рубище, этот серый балахон, -- моя труженическая ряска, боярин, и я не променяю ее на все ваши золотые ферязи.
-- Денисовы! -- повторил Куродавлев, стараясь что-то припомнить. -- Постой-ка, Андрей Яковлевич!.. Да тебе все-таки нечего браковать Левшина: ведь, помнится, твоя родная сестра вышла не за боярина!
-- Как!.. Так дочь твоя...
-- Двоюродная сестра стрелецкому сотнику, Дмитрию Афанасьевичу Левшину.
-- Двоюродная сестра! -- повторил с ужасом боярин. -- Ах, батюшки!.. Эй, кто там? Все сюда!
В комнату вошли: дворецкий, Савельич и двое слуг.
-- Бегите скорей в церковь! -- закричал Куродавлев. -- Скажите отцу Егору, чтоб остановил венчание!.. Да ну же!., поворачивайтесь!
Двое слуг кинулись опрометью вон, а дворецкий и Савельич остались в комнате.
-- Как! -- молвил Андрей. -- Так они уж в церкви?
-- Да уж, чай, и повенчаны!.. Ну наделали мы дела!.. Господи Боже мой! Брат и сестра!.. Что теперь делать!.. Придется подавать челобитную в патриарший приказ да развенчивать!.. Экий грех, подумаешь!.. Экий грех!.. Да и ты, Андрей Яковлевич... Ну, что ты ломался!.. Сказал бы прямо: они, дескать, двоюродны... Да постой-ка, любезный, -- продолжал Куродавлев, посматривая недоверчиво па своего гостя. -- Ведь я тебя не знаю, так ты, пожалуй, и сказку плетешь... Полно, правда ли, что ты Денисов и что дочь твоя двоюродная сестра Левшину?
-- Дозволь мне, государь Юрий Максимович, словечко вымолвить, -- сказал Савельич, выступая вперед. -- Его милость доподлинно Андрей Яковлевич Денисов. Когда еще он изволил жить в Выгорецком ските, за Онегою, я был у него служителем и на Вятку вместе с ним ездил... Да неужели-то, батюшка Андрей Яковлевич, ты не изволил опознать меня?..
-- Семен Савельич? -- промолвил Денисов, нахмурив брови.
-- Я, сударь, -- я.
-- Так он точно Денисов? -- сказал Куродавлев.
-- Истинно так! -- отвечал Савельич. -- Только дочка-то его вовсе не родня Дмитрию Афанасьевичу.
-- Не родня?.. Так Левшин ему не племянник.
-- Как же! Родной племянник да Софья-то Андреевна не родная ему дочь: она приемыш!
-- Кто смеет это сказать? -- прервал вспыльчиво Денисов.
-- Я, батюшка, -- молвил Савельич.
-- Ты?.. Изменник проклятый, беглец, отступник от истинной веры, предатель!..
Да ты, сударь, не изволь так лаяться -- я правду говорю. Я еще покамест живой человек, и память-то не вовсе сгибла. Как теперь гляжу: ты привез в Выгорецкий скит девочку годков трех и строго всем наказал не говорить ей, что она приемыш. "Пусть, дескать, бедная сиротинка думает, что я -- родной ее батюшка".
Ты лжешь, Иуда окаянный!
Фу, батюшки, -- промолвил Куродавлев, поглаживая свою широкую грудь. -- Как гора с плеч!.. Так вот дело-то какое!.. Они вовсе не родня?.. Ну, перепугал ты меня, Андрей Яковлевич!.. Эку штуку выкинул!.. Да как прикинулся: родная дочь, да и только!.. Теперь не прогневайся, любезный, мы ухаживать за тобой не станем: хочешь благословить свою нареченную дочь -- милости просим! А не хочешь -- так Бог с тобой!.. Савельич, ступай-ка, скажи, чтоб их довенчивали... Да только правду ли ты говоришь?
-- Помилуй, государь мой, Юрий Максимович! Захочу ли я взять на душу такой грех -- избави Господи!
-- Ну, так ступай же проворней!
-- Приемыш! -- прошептал Денисов. -- Да разве та, которую я вспоил и вскормил, нянчил на руках своих, называл своею дочерью?..
-- Все-таки не двоюродная сестра Левшину, -- прервал Куродавлев. -- А что ты вспоил и вскормил ее, так это не диво, любезный. В ваших скитах будут поить и кормить всякого, лишь только бы привести в свою веру. Вот и ты думал сделать то же, и тебе не хотелось, чтоб эта сиротинка была православною, а Господь-то сделал по-Своему. Да полно, Андрей Яковлевич, -- не кручинься! -- продолжал Куродавлев, -- а попируй-ка лучше с нами. Я же жду с часу на час друга моего сердечного, Кириллу Андреевича Буйносова. Вот, любезный, не тебе уж чета -- понатерпелся горя. Было у него одиннадцать дочерей, а ни одной не осталось: десять померло, а одиннадцатая, крестница моя -- пропала без вести, здесь, в наших Брынских лесах.
Денисов вздрогнул.
-- Здесь, в Брынских лесах? -- повторил он.
-- Тому назад ровно пятнадцать лет.
-- А что... Разве ты об этом слыхал?
-- Нет! -- отвечал отрывисто Денисов. Он снова задумался, и вдруг мрачное лицо его прояснилось, глаза заблестели, и злобная улыбка мелькнула на устах. -- Вот, -- сказал он, -- твой приятель Кирилла Андреевич Буйносов, хоть барин большой, а, чай, выдал бы свою дочь и за стрелецкого сотника, лишь бы она отыскалась.
-- За стрелецкого сотника!.. Чтоб моя крестница, дочь боярина Буйносова, была какой-нибудь стрельчихой?.. Сохрани Господи!.. По мне лучше век не находись... Да к чему ты это говоришь?
-- Так.
-- Нет, видно, что-нибудь недаром.
-- Ну, -- продолжал Денисов, как будто бы говоря с собою, -- видно, детей в Брынских лесах теряют частехонько.
-- А разве и твой приемыш?..
-- Да, Юрий Максимович! я эту девочку нашел в здешнем лесу, также лет пятнадцать назад и, кажись, об эту пору.
-- Об эту пору?
-- Да. Я из здешних мест ехал тогда за Онегу; вот этак недалеко от села Беликова...
-- Да. Гляжу, лежит под кустом девочка лет трех или четырех в красной кофточке...
-- Правду, боярин. Сначала я думал, что она мертвая-- не дышит, а там, как ее поднял да поотогрел, так она и глазки раскрыла. Вот, -- подумал я, -- видно, Господь сжалился над моим сиротством и посылает мне детище. Завернул ее в кафтан и увез с собой.
-- Господи! -- вскричал Куродавлев. -- Неужели в самом деле?..
только, что ее зовут Сонюшкою.
-- А не было ли у нее чего-нибудь на шее? -- прервал, едва дыша, боярин.
-- Как же!.. У пей висел на шелковом гайтане обделанный в серебро финифтяный образок с ликом преподобной великомученицы Варвары.
-- Боже мой!.. Боже мой! -- вскричал Куродавлев. -- Это она!.. Точно она!..
-- Она!.. Кто она, боярин?
-- Неужели в самом деле?.. Так ее-то теперь венчают со стрелецким сотником?
-- Господи Боже мой!.. Кондратий, беги!..
-- Что его трудить, боярин, -- прервал Денисов, указывая на окно. -- Вон, посмотри, молодые-то из церкви уж едут.
Обвенчаны! -- завопил неистовым голосом Куродавлев.
Подлинно, в самое то время, как свадебный поезд, переехав через плотину, стал приближаться к господскому двору, на противоположном конце села показался длинный ряд повозок.
-- Это Кирилла Андреевич, -- сказал Кондратий, глядя в окно. -- Точно, он!.. Вон едет впереди его летний возок, обитый красным сукном.
-- Эх, жаль! -- промолвил Денисов. -- Не успеет принять молодых с хлебом и солью!
-- Молодых! -- повторил отчаянным голосом Куродавлев. -- Ну! снял я себе голову с плеч!.. Что мне теперь) делать?.. Что сказать Кирилле Андреевичу?.. Как показаться ему на глаза?.. Фу, батюшки!.. Смерть моя!.. Ноги не держат!.. -- промолвил боярин, задыхаясь. Он опустился в кресло и закрыл руками лицо.
нареченной дочери.
-- Правду ты говорил, Юрий Максимович! -- промолвил он наконец. -- Истинно, все наши земные помыслы прах и суета. Думал ли я, что мое доброе заплатится мне злом?.. Вот и тебе также, боярин, больно не хотелось, чтоб твоя крестница была стрельчихой, а Господь-то сделал по-Своему -- да еще как!.. Ты сам снарядил ее к венцу!..
-- Молчи, проклятый! -- закричал боярин, вскочив с кресла. -- Все это сказки, вздор, выдумки! Эта девка никогда не была дочерью Буйносова. Ты от кого-нибудь слышал, да и сплел все это нарочно, чтоб только осрамить меня и моего друта... Да нет, голубчик, не на того напал!.. Слушай, Кондратий: если как-нибудь дойдет до Кириллы Андреевича -- коли кто ни есть из наших вымолвит хоть одно словечко -- заикнется сказать, что этот приемыш -- дочь боярина Буйносова, так я и тебя и его живым в землю закопаю!.. Слышишь?.. А, ты, господин родословный человек в сермяжном балахоне, -- продолжал Куродавлев, обращаясь к Денисову, -- ступай, куда хочешь, да рассказывай свои сказки, а здесь, в моем доме, чтоб сей же час и след твой простыл!.. Милости просим вон отсюда, коновод раскольничий!
и тебе встречать всегда таких же хлебосолов!
-- Проклятый еретик! -- прошептал Куродавлев, когда Денисов вышел вон. -- Кондратий, прими молодых и приведи их в расписную палату.
-- Молчи и делай, что тебе приказывают!
-- Слушаю, батюшка!.. Только воля твоя... не прогневайся, кормилец!.. Ведь, кажись, в самом деле...
-- Дурак!.. Да разве жена какого-нибудь стрельца может быть дочерью Кириллы Андреевича... Ступай!.. Вон он сердечный, -- продолжал боярин, подойдя к окну. -- Видно, сердце в нем не чует, что родная дочь его у меня в доме?.. Не поехал бы он шажком!.. И что это я так заторопился?.. Венчай да венчай!.. Вот и повенчали! Эх, Юрий Максимович! не кривить бы тебе душою, не выдавать бы замуж дочери без отцовского благословения! Так нет! дай-ка я путем насолю этому сквернавцу Токмачеву!.. Ан вот тебя лукавый-то и попутал!.. А какая была бы радость!.. Какое веселье!.. Уж то-то был бы для тебя гостинец, друг сердечный!.. Ты ко мне в двери, а родная-то твоя -- твоя Сонюшка к тебе на шею!.. Ох, да ведь она уж не девица Буйносова, а стрелецкая женка Левшина!.. Нет, нет! Лучше ему век не знать, что дочь его нашлась: ведь уж он привык к своему горю... Что ж это возок-то его остановился?.. Кто-то подъехал к нему на тройке... соскочил с телеги... Ахти! Да это никак... так и есть... мошенник Денисов!.. Зарежет он меня без ножа!.. Они разговаривают... Вот Кирилла Андреевич машет руками... кричит что-то своим людям... Все знает! Ну, поскакали!!!